Голод

– Это же я тебя спасла! – кричу я ему, когда меня уже утаскивают прочь. Мужчины волокут нас с Элоа к двери, ведущей в заднюю часть особняка мэра.

Голод не удостаивает меня взглядом. Я-то думала, стоит мне только заговорить об этом, и он меня выслушает. Я никак не ожидала, что он не только не узнает меня, но даже и слушать не станет.

Давняя обида и возмущение вскипают во мне. Да если бы не я, никого из нас сейчас бы здесь не было!

– Никто тебе больше не помог! – выкрикиваю я и слегка запинаюсь о порог, когда один из его стражников выволакивает меня за дверь. – Никто, кроме меня. Тебя ранили, и…

Дверь захлопывается.

Я… я упустила свой шанс.

Все еще глядя на дверь, я слышу, как ахает Элоа. А затем…

– Твою ж бога мать… – Голос у нее резкий, пронзительно высокий.

Я отрываю взгляд от двери и поворачиваюсь туда, где… Матерь божья!

Перед нами огромная яма с крутыми гладкими глиняными стенками. Как-то, много месяцев назад, Антонио упоминал, что собирается строить бассейн для своих дочерей. Я запомнила этот разговор только потому, что уход за бассейном показался мне чудовищно утомительным делом.

Ох уж эти богачи со своими игрушками.

А теперь… теперь я смотрю на этот недостроенный бассейн. Только вокруг повсюду брызги крови: и на каменной кладке, и в самой глиняной яме, внутри…

Поначалу мои глаза отказываются воспринимать то, что видят перед собой. Неестественно изогнутые руки и ноги, окровавленные тела, остекленевшие глаза… В яме лежит более дюжины человек.

Боже милостивый! Нет, пожалуйста, нет!

К горлу подкатывает тошнота, и я начинаю вырываться изо всех сил.

Не для того я столько времени обманывала смерть, чтобы все закончилось вот так.

Элоа кидается на стражников, словно дикая кошка, осыпая их бранью.

Один из стражников выпускает ее, и на мгновение мне кажется, что ей вот-вот удастся освободиться. Но тут мужчина вытягивает из висящих на бедре ножен кинжал.

– Пожалуйста! – уже плачет Элоа. – Я сделаю все что уго…

Он пронзает ее насквозь – раз, другой, третий, прежде чем она успевает закончить свою мольбу о сохранении жизни. Кровь хлещет, я кричу и пытаюсь вырваться из рук держащих меня мужчин, чувствуя себя рыбой на крючке.

Они убивают ее. Прямо у меня на глазах. Я все кричу и кричу, глядя, как Элоа истекает кровью.

Тут-то в меня и входит первый нож – в тот самый миг, когда я смотрю, как умирает моя подруга. На мгновение мои крики прерываются: удар застает меня врасплох. А стражники раз за разом вонзают ножи теперь уже в мое тело.

Я уже не могу дышать от боли. Ноги подгибаются, по телу стекают теплые струйки.

Черт, больно! Такого я еще никогда не испытывала. Я хочу закричать, но от нестерпимой боли перехватывает горло.

Я обвисаю в руках стражников. Они хватают меня за ноги и отрывают от земли. Все кружится перед глазами, и мне наконец удается издать мучительный стон, а мое тело уже раскачивается в воздухе – взад-вперед, взад-вперед.

– Раз… два… три!

Мужчины отпускают меня, и на секунду я оказываюсь в невесомости.

А потом ударяюсь о дно ямы.

Кажется, я теряю сознание от боли, хотя с уверенностью сказать трудно. Меня затягивает в воронку агонии и бреда. Сил не хватает на то, чтобы сосредоточиться на чем-то еще, иначе я, наверное, заметила бы цвет неба над головой или силуэты мертвецов вокруг. Может быть, даже попыталась бы подвести итоги своей короткой несчастливой жизни или надеялась бы наконец-то снова увидеть родных.

Но все мысли вытесняет боль, и я не замечаю ничего, кроме того, как мне холодно и как трудно дышать.

Сознание у меня мутится, глаза закрываются.

Это конец.

Я чувствую, как смерть вползает в мои кости. В такие моменты люди обычно собираются с силами и борются за жизнь.

А я нет.

Я сдаюсь.

Глава 4

Мне снова снится все тот же повторяющийся сон: Голод идет по полю сахарного тростника. Его рука лениво висит вдоль тела, кончики пальцев касаются стеблей. Под его прикосновением они тут же съеживаются и чернеют. Тлен распространяется вокруг него, пока не засыхает все поле.

Жуткая тишина. Я даже не слышу, как свистит ветер в этих умирающих стеблях, хотя они колышутся от какого-то призрачного дуновения.

Я снова там: стою, как на часах, пока Жнец идет по полю, уничтожая урожай на своем пути. Где-то позади меня маячит темная фигура, но я не оглядываюсь.

Я смотрю, а Голод уходит все дальше, и тишина словно смыкается вокруг меня.

Сильная рука хватает меня сзади за плечо и крепко сжимает его.

Губы прижимаются к моему уху.

– Живи, – выдыхает голос.

И тогда я просыпаюсь.

Открываю глаза, щурюсь от невыносимого блеска солнца, и в ноздри ударяет резкий запах тлена.

Вся словно в тумане от боли и слабости, я делаю один прерывистый вдох, затем другой.

Пробую слегка шевельнуться. При этом движении тело пронзает резкая, разрывающая боль.

Ох, мать твою…