Рехи не видел общей картины, не представлял, о каких масштабах твердит Сумеречный. Мир — это что-то очень-очень большое. Материк, наверное, поменьше, но тоже большое, место, где они все копошились. Но ясный вывод следовал один: если Двенадцатый продолжит «развлекаться», то им всем настанет конец. Пожалуй, существовала вполне конкретная цель похода к Цитадели, Рехи все лучше чувствовал ее. Но ведь он сам управлял линиями мира, во время битвы они прекрасно сработали. Возможно, удалось бы «сшить» расколотые вулканами половинки.
— А я умею насылать огонь или останавливать его? — поинтересовался Рехи, представляя, как останавливает огненный шторм или ураган.
— Нет, — тут же осадил Сумеречный, но улыбнулся: — В этом твоя сила.
— В чем же тут сила?
Сумеречный Эльф запредельно печально вздохнул и прикрыл глаза. Он откинулся куда-то назад, повиснув в вязкой темноте, и после томительного молчания ответил:
— В том, что ты еще остаешься человеком. Если переселишься на уровень линий, уже не вернешься, не станешь прежним. Сила-то много выше, но какой ценой? Пока ты еще остаешься человеком.
— Эльфом, — поправил Рехи, готовясь снова не понимать половину из слов Сумеречного. Тот невозмутимо продолжал:
— Ах да, эльфом. Но я говорю о человеке как о существе, наделенном разумом и свободой воли. А семарглы пытались отнять ее. Двенадцать Стражей Вселенной — двенадцать существ с божественной силой, способных спасать и разрушать миры одним мановением руки. Разве только из мертвых не воскрешать. Прекрасная управляемая Вселенная, где каждый неверный шаг в каждом мире предугадывается и устраняется. Для этого нам дали всезнание. Только вот куда полезли, спрашивается, семарглы эти? Митрий… Возомнили себя лучше всех, умнее, добрее, справедливее и могущественнее? На деле все та же гордыня — первый грех. И отчаяние — его потери. За что мы и поплатились, мозги-то расправились почти у всех, как у Двенадцатого.
— И у тебя?
— А не видно?
Эльф вскинул темные брови, пожав плечами. Сумасшедшего он не напоминал, но неуловимый дух безумия сопровождал его с первой встречи на пустоши. Тем он и отличался от спокойного и печального Митрия. Семаргла велели называть учителем, но Рехи воспринимал его как палача. И Стражей Вселенной, и Стражей Миров, за которые семарглы несли ответ.
— Видно, — согласился Рехи. — Но кто тогда я?
— Они снова попытались создать Стражей. Но уже попроще: вроде как сила и знания возрождаются каждый раз в новом теле. Да и мощь поменьше. Стражи Мира — это просто те, кто умеют управлять линиями. Но этого, в целом, более чем достаточно. Тебе этого хватит…
Сумеречный Эльф таинственно замолчал, отчего-то улыбаясь. Он застыл с опустошенным взглядом, который проходил сквозь Рехи и терялся в необъятно далекой пустоте. От этого делалось жутко, бесприютно и холодно. Рехи поежился. Все-таки он шел к чему-то страшному, сам приближая неизбежность.
— Но хватит для чего? — спросил он, потянувшись к Эльфу. Но рука, что ожидаемо, пролетела сквозь воздух. К счастью, Сумеречный вновь оживился и не принялся кормить слишком «правильными» истинами о великом благе всех для всех и гибели во имя этих непонятных «всех». Он лишь ответил:
— У тебя будет выбор, для чего. И от этого выбора зависит исход. Пока просто иди, дитя разрушенного мира.
Очертания пришельца таяли, липкие прикосновения темноты и оцепенения сменялись привычным воем ветра и шелестом песка. Напоследок Рехи спросил:
— Эй, Сумеречный, а где Митрий-то?
— Пробивается к Двенадцатому, — отозвался собеседник. — Наш учитель упрям, он еще надеется на что-то. Еще верит, что жертв его опытов можно спасти увещеваниями. Или… а хотя я сам уже не знаю, во что он верит. Митрий тоже пережил слишком много боли.
Сумеречный протяжно вздохнул. Он практически растворился олицетворением скорби, только более искренней и какой-то… теплой что ли, близкой и понятной. Вот так он существовал — исковерканный, неправильный, точно так же не ведающий, куда ему направляться. Впрочем, Сумеречный, как и Рехи, не унывал.
— Эй, Рехи! — окликнул он с долей ехидства.
— Что?
— У тебя там кое-кто сбежал, — ухмыльнулся Сумеречный и вскоре совсем исчез. Кажется, только его издевательская улыбочка и осталась. А Рехи смачно выругался:
— К трехногим тебя, Ларт! Спокойно тебе не лежалось, ящеры тебя дери, солнце тебе на голову, когти в глотку!
Восклицание уже разорвало оцепенение пустоши и вязкого сна. Все-таки из-за болтовни о великих делах Рехи потерял бдительность. А насущные мелочи порой важнее больших планов.
— Ящер безмозглый! Где ты?!
Негодующее восклицание разорвало ленивую тишь пустыни. Ларт пропал со своего места. Выходит, все же притворялся предельно измученным и сдавшимся.
Возле валуна на песке оставался отпечаток от свернувшегося клубком тела, дальше тянулась цепочка неровных следов. Ноги у беглеца, вероятно, заплетались, не осталось той превосходно бесшумной походки опытного воина. Да и ремень, связывавший руки, ему не удалось перекусить, потому что пут нигде не нашлось.