Голод Рехи (СИ)

Оперенная стрела летела далеко, быстро и метко. Рехи видел ее, чувствовал колебание линий вокруг, но не успевал уцепиться за них. Нити выскальзывали и спутывались, скользкие, еще более мерзкие, чем обычно. И не хватило бы никакой ловкости, чтобы уклониться. Все происходило слишком быстро, в какие-то доли секунды. Полет стрелы, едва уловимый оглушительный гул натянутых черных нитей.

«Вот это и все? Вот так и закончится мой путь?» — промелькнула мысль. Хотя нет, даже не мысль, а ощущение холодной и легкой опустошенности: больше никаких Стражей Вселенной, никаких Двенадцатых, Тринадцатых и прочих с их семрглами и великим долгом. Ничего. Наконечник стрелы в сердце — вот и весь ответ. И никакой встречи с Лойэ. За что? За что все так?

— Рехи!

Голос медленнее стрелы, задушенный наполненный острой мукой голос. Рехи не понимал, откуда он идет, кто его зовет. Он ожидал острую боль в районе груди и скорую погибель, темноту, ничто. Но прошел миг и другой, а ничего подобного не происходило.

— Ларт!

Страшное осознание обрушилось резко, оглушающе, как удар плашмя тяжелым двуручным мечом. Даже хуже, во много раз хуже. Сбылись все страшные предчувствия, настолько страшные, что все это время их в слова-то не хотелось облекать, чтоб не привлечь к себе. А они, подлые, все-таки сбылись.

Рехи растерянной стоял посреди лагеря, а перед ним застыл с искаженным лицом Ларт, его Ларт.

И из живота у него торчала крупная стрела, вошедшая на половину древка.

Падая, он прошептал:

— Ведь я пообещал, что не дам тебе умереть.

Побелевшие губы тронула его неизменная обезоруживающая улыбка, искаженная страданием. А потом вновь посыпались стрелы, стрелы, стрелы… Или мир раскалывался надвое, как пророчили семарглы. Мир, отраженный в глазах Ларта.

========== «Ты должен дойти…» ==========

Он умирал. Ларт умирал. Больше ничего не существовало, больше ничего не имело значения. Рана у него на животе бугрилась и распространяла под кожей сетку черных полос. Постепенно они захватывали все большее пространство, да еще вокруг обломанного древка стрелы сочилась кровь пополам с гноем. Вытащить наконечник Ларт не позволял, начиная судорожно взмахивать руками и ногами при малейшей попытке. У Рехи предательски дрожали руки. Да какая разница? Все равно ими ничего не удалось бы исправить.

— Лучше бы… лучше бы сразу, — бормотал временами Ларт. Рехи не решался домыслить, что именно сразу.

Лучше бы сразу обоих одной стрелой — вот что.

Но не вышло так, ни одной, ни сотнями других. Теперь, по прошествии недолгого времени, в памяти все смешивалось и вспухало, как края раны. Все произошло так быстро, так стремительно, что не удалось отчитаться самому себе.

Их окружили, но так и не показались. Настоящего боя не случилось, ярость вскипела на короткие мгновения лишь затем, чтобы схлынуть неискупимым сшибающим с ног отчаянием.

Рехи помнил собственный задушенный крик, который он почти не слышал:

— Ларт!

Не звук — клубок всех чувств и стремлений. Беззвучный и оглушительный, от него все внутри взвилось. От этого звука, от этого имени. Других слов не осталось ни в одном известном языке. Но слова не стрелы, они не убивают. А со всех сторон доносились сдавленнее неприятные шепотки, едва уловимые, призрачные и пугающие:

— Он не Страж Мира?

— Не Страж?

Кто-то торжествующе провозгласил:

— Мы убили Ларта-людоеда!

И вновь Рехи услышал только это имя, только его, возопив на всю пустошь:

— Нет! Нет!

Первая крылатая смерть поразила Ларта, вонзила жало, а когда за ней хлынул еще десяток, то Рехи уже не помнил себя. Пространство само собой распалось на сотни линий, грязных, омерзительных, тянущихся к Разрушенной Цитадели, как паутина к гнезду. Вновь над ними раскрылся купол, вновь заслонил от неминуемой погибели. Да что ж так поздно в этот раз? Невозвратимо поздно.

— Да, Страж! Страж! — ликовали злые языки, ликовали и безумствовали хуже стаи диких ящеров. Они все еще скрывались между камней, таились где-то в песке, возникали из-под земли. Очевидно, они заманили в ловушку, изрыв пустошь вокруг Бастиона тайными ходами. Тени выпрыгивали из-под барханов и выпускали новые стрелы. А Рехи хватался за линии мира, обжигался, чувствовал, как они выпивают силы, вонзают клыки в ладони, но он держал этот щит. Держал одной рукой, а второй схватил Ларта, который еще с трудом шел сам.

— Бежим! Бежим! — восклицал он, как будто не чувствуя боли.

— Бежим… Беж… Жи… Живи! Живи…

Рехи не понимал тогда, что контроль над треклятыми линиями вернулся к нему опять не к месту, слишком поздно, фатально поздно. Когда Ларт падал, его подхватывали линии, поддерживали, словно наружный скелет. Рехи не понимал, как направил их. Одним лишь слитным усилием всех порывов духа.

Вокруг метался хаос, сердце смерзалось в груди, ноги несли через пустошь, прочь от Бастиона, обратно к пограничной реке. Будто за ней все вернулись бы, сделалось бы прежним. Но сдавленный хрип Ларта, его застывшее гримасой муки лицо, напоминало: уже ничего не исправить, уже ничего не восстановить.