Голод Рехи (СИ)

— Я думал, быстрее закончится… Быстрее, — твердил он. Каждый вздох сопровождая либо хрипом, либо кровавой рвотой. Теперь нутро его выкручивалось, принося невыразимые мучения. Рехи от одного взгляда на друга, казалось, впитывал половину его боли.

Он сидел подле него и мог только укрывать своей туникой, но никакой огонь уже не согрел бы метавшееся в агонии тело. Ларт уходил, таял, ускользал, как песок сквозь пальцы, распадался… гнил заживо. И ужас такого конца пробирал Рехи от кончиков пальцев до корней волос. Не удавалось думать ни о себе, ни о Лойэ, ни о Бастионе, ни о каком-то долге перед миром. Пусть разламывается на две половины, если в нем никого не останется.

«Только не это! Не это! Я не могу его потерять! Не могу потерять!» — пульсировала в висках единственная мысль. Все это уже было, было там, на пустоши с гейзерами, но тогда все обошлось, тогда стойко поддерживала неугасимая надежда. Теперь… теперь она иссякала, истлевала. Надежду поразили предательской стрелой, а вместе с ней и смысл существования.

«Что же я… Что же я… проклятый. Я проклятый! Я обречен только всех терять!» — молча охал Рехи, держась за голову.

— Ларт, выпей мою кровь, давай, ящер, ты же исцеляешься, — всхлипывал временами Рехи. Ему хотелось плакать от бессилия, но глаза оставались широко открытыми и иссушенными, как пустыня.

— Не могу пить… не надо, — хрипло вздыхал Ларт. И Рехи оставалось только в сокрушенном бессилии торчать у входа в пещеру, ожидая атаку врагов.

Но среди каменных наростов царила давящая мертвенная пустота, как в гробницах древних королей. Все верно, все правильно. Ведь Ларт — король. Нет! Только не об этом, только не о погребениях и смертях!

Рехи издал глухой стон, точно это он умирал. И почему-то именно теперь накатывал весь ужас, все осознание хрупкости этих тел. Кто и зачем их такими придумал? Зачем такими недолговечными? И почему великие цели вечно обрываются так нелепо и случайно? Рехи не понимал и не знал, о чем думать.

Когда пришел ураган, он не винил себя, даже если наслал его Двенадцатый. Здесь же не великая катастрофа обрушилась, не упало небо, не опалило огнем. Просто стрела. Легкая, почти неопасная. Они-то думали о великом, они-то поверили, что способны изменить мир. Но еще никогда не ощущалось столь остро собственное бессилие отринутого творения перед непреклонной волей бесцельного рока. А, впрочем, все только красивые слова, которые и в голове-то взялись, наверное, из-за смешения со снами прошлого. Но даже ругаться в привычной манере не получалось. Все застилала боль, чужая боль, нет, не чужая, а больше, чем своя — боль Ларта.

— Ну, давай попробуем вытащить, а? — уговаривал временами Рехи, неумело ощупывая края раны. Вокруг стрелы взбухал вулкан из черневших тканей. Сколько уже прошло времени, не удавалось понять, но с каждым часом выглядело все это хуже и хуже.

— Не трогай, не мучай. Просто останься рядом, — едва слышно выдыхал Ларт, а потом хрипел: — И потом… Потом иди дальше!

Его душил кашель, лицо покрылось землистой бледностью, а вокруг глаз в прожилках лопнувших сосудов алели пугающие темные круги. Это лицо… В нем почти не узнавался прежний Ларт, сквозь привычные черты проступала уродующая маска погибели. Снять бы ее, отогнать наваждение. Да если бы все так просто. В этой беде не помогали даже линии мира, вернее, они больше вообще не появлялись. Предатели. А ведь помогли выбраться, не дали погибнуть им сразу, утыканными стрелами.

Сначала Рехи бежал вдоль реки, уже таща на себе почти бесчувственного друга, потом в попытке запутать следы кинулся в воду. И поплыл, волоча на себе Ларта. Тогда он и не задумался, и не обрадовался новому умению. На что оно? На что все? На что этот путь!

Лучше бы они остались там, в горах, в отвоеванной пещере мятежных полукровок. Хотя там ждала голодная смерть, а с другой стороны гор разверзся новый разлом. Рехи смутно подозревал, что в той стороне вскоре исчезнут все уцелевшие поселения. Не просто же так последнее время с неба крупными хлопьями шел пепел.

Он все падал и падал, казалось, намереваясь замести двух затерянных странников, укрывшихся в пещере. Из-за него Ларт все чаще кашлял, задыхаясь. Иногда он приподнимался, но лишь затем, чтобы судорожно вцепиться в тунику Рехи или до боли сжать его руки. Он все еще цеплялся за жизнь, словно видя в Рехи спасительный якорь. Якорь… В пустыне? На что? Якорь в пустыне никого не спасет, а море ушло навеки. Опять чужие мысли, чужие сравнения. Все чужое. А Ларт его, только его. И обреченный… Почему? Почему всегда так?

Рехи хотелось содрать с себя кожу, кинуть ее в огонь и сжечь, чтобы возродиться кем-то новым, в другом времени, в другом мире. Лишь бы с Лартом и Лойэ рядом. Все остальные мало интересовали, не хотел он спасать вот такой мир. Спасать тех, кто убил Ларта. Таким глупым самопожертвованием не отличался даже лиловый жрец из «доброго» прошлого.