Голод Рехи (СИ)

Эльф, очевидно, вздрогнул, нервно повел плечами и неловко натянул на голову широкий капюшон. Рехи подошел к нему и задумчиво оглядел со всех сторон.

— И что, если ты узнаешь тайну, то откуда-нибудь сам собой прилетит меч, чтобы отсечь дурную башку Двенадцатого? — недоверчиво проговорил он.

— Да. Так и есть. Но пока что мы не можем пробиться к Цитадели. Там черные линии сплелись в такой клубок, такие заросли, что не найти прорехи в этой стене.

— А я вам все-таки зачем? Думаете, у меня получится? У меня нет такой силы.

— Можешь оставаться здесь. Воля твоя, — невесело усмехнулся Сумеречный, но тяжело вздохнул: — И когда мы попытались отнять свободу воли, мы сделались проклятыми. Нельзя навязать добро.

— Потому что нет добра и зла, есть только голод и жажда жизни.

— Ты сам-то еще веришь в это? — снисходительно сощурился собеседник, устраиваясь на мягкой шкуре прямо на лежанке Рехи, чему тот не обрадовался.

— Эй! Спи в другом месте! — возмущенно прорычал он и стянул с каменной глыбы шкуру мохнатого ящера. Эльф остался лежать на холодной гладкой поверхности, неподвижный, как надгробная статуя из усыпальницы королей. Рехи показалось, что он уловил тлетворный могильный хлад, который он знал по спускам в разоренные курганы и гробницы старинных городов. Или это сквозь прорехи в кровле ветер вновь кинул пригоршню пепла? Рехи рассеяно посмотрел наверх, застыв у колонны. Взгляд уткнулся в перемычки и балки свода.

Где-то за пределами этого купола его ждала судьба, где-то на пустошах, возможно, скитался Ларт. Или же ящеры уже растащили его пожелтевшие кости, содрали с них мясо, как король полукровок раздирал плоть убитых на пирах. Страшное сравнение, но оно уже не отзывалось оглушающей болью. Лишь немой тоской.

Где-то в Бастионе, возможно, скрывалась Лойэ, но Рехи все еще не выпускали за пределы тронного зала, а отводили только в купальню или к верховному жрецу, чтобы тот высказал какую-нибудь бессмысленную тираду. Скучно. Нестерпимо однообразно и бессмысленно. Он до сих пор не ведал, что за ценности исповедует секта, почему так ждет Стражей Мира и какую участь им готовит. Рехи задыхался в Бастионе, его душили сами стены. Он достиг цели долгого путешествия, чтобы понять, насколько она ему не нужна.

— Эльф, эй, Эльф, а если я Страж Мира, почему не могу, как ты, обернуться тварью крылатой и лететь, куда вздумается? — грустно протянул он.

— Потому что ты Страж Мира, а я Страж Вселенной, — вкрадчиво ответил Сумеречный, не открывая глаз. Кажется, он и правда спал, избитый и измученный черными линиями мира. Рехи надоело стоять и глупо сжимать в руках шкуру ящера, поэтому он накинул ее поверх Сумеречного без тени заботы. Только небрежно ответил:

— Гадко это звучит.

— Как есть. Но обращения в зверей — это мелочь. Твоя сила — линии, — напомнил Сумеречный.

— Да я уж заметил. Ненормальная сила. А толку-то от нее, когда опять только на разрушения? — поморщился Рехи, протирая лицо мутной водой из таза возле лежанки. По ее маслянистой поверхности плыли частички гари, поэтому едва ли она помогала справиться со жжением в воспаленных уголках глаз.

— Но ведь не только разрушения, — напомнил Сумеречный Эльф.

— Красиво говоришь. Все красиво, так красиво, аж противно. Лучше бы ты исцелил Ларта тогда. А если я спрошу, где Ларт и где Лойэ, ты ведь не ответишь? У тебя вроде как кодекс. Кодекс… вот, видишь, какие я слова выучил уже.

— Не кодекс, а великий запрет. Мы не ведали об этом, когда получали силу. Но это стало нашим главным ограничением и свело с ума. Поэтому не могу ничего ответить про твоих Ларта и Лойэ. Нельзя отбирать у людей будущее. Сказать о нем означает уничтожить.

— Не будущее, настоящее… — Рехи разгневался, но осекся, буквально возликовав: — Хотя если ты говоришь будущее, значит, я с ними встречусь! Непременно встречусь! Ответь о настоящем: осталась ли за Хребтом жизнь? Об этом можешь говорить?

Сумеречный Эльф приподнялся, сбрасывая шкуру ящера, но ухватился за край и зябко накинул ее на плечи. Он долго сидел в неприятном молчании, а потом проговорил, болезненно чеканя слова:

— После извержений — нет. Образовался новый разлом. Севернее и южнее «чаши», в которой Бастион, уже ничего не осталось. Разломы подбираются все ближе. Двенадцатый намерен окончательно уничтожить свой мир.

Новость не удивила Рехи, не свалилась на него горным обвалом. Он принял ее спокойно, как будто уже давно догадывался об этом. И лишь поэтому он укрепился в своем твердом намерении сбежать из Бастиона. Возможно, оставалось еще какое-то время, чтобы играть в мнимое благополучие несбыточной мечты всех обитателей пустоши, но на горизонте маячил неизбежный конец. Бежать, стремиться, бороться до позднего, даже когда вместо горячей плоти приходится вгрызаться зубами в неподатливый камень.

— Добить, чтобы не мучились. А потом съесть. Знакомо. Даже слишком, — пробормотал Рехи, вспоминая Ларта, а затем Двенадцатого: — Это он все придумал. Он нас проклял. Будто в осажденных городах раньше не ели человечину. Хотя проклятье выкрикнул трусливый лиловый жрец…