Голодные игры от лица Пита Мелларка (СИ)

Наступает ночь и играет гимн, а на небе так и не показывают фотографию Катона. Снизу сквозь металл слышатся слабые стоны. Ледяной ветер, свободно гуляющий по открытой площадке, убедительно напоминает, что Игры еще не закончились и закончатся неизвестно когда и чьей победой.

Кровотечение из раны ничуть не уменьшилось. Наши рюкзаки с вещами остались у озера, не было времени о них думать, когда мы бежали от переродков. Нет бинтов, нет ничего, чем можно остановить поток крови. И без того трясясь от холода на злом ветру, Китнисс срывает куртку, быстро стягивает рубашку и снова влезает в куртку. Пока она это делает, я замечаю как начинают стучать её зубы.

Она заставляет меня лечь и осматривает рану. Теплая скользкая кровь струится по пальцам. Обычная повязка тут ничем не поможет. Отрезает от рубашки рукав, дважды обматывает его вокруг голени чуть ниже колена и делает петлю. Вместо палки использует последнюю стрелу: вставляет ее в петлю и туго закручивает. Жгут — вещь опасная: я могу потерять ногу. Но без жгута я потеряю жизнь, так что выбирать не приходится. Остатками рубашки обматывает саму рану. Потом ложится рядом со мной.

— Не спи, — говорит она.

Не знаю почему, она боются, что если я засну, то уже не проснусь.

— Ты замерзла? — спрашиваю я.

Я расстегиваю куртку и, когда она прижимается ко мне, застегиваю ее снова. Ночь только начинается. Температура будет падать.

Уже сейчас я чувствую, как Рог, горячий как огонь, когда я по нему взбирался, постепенно превращается в лед.

— Знаешь, Катон может победить, — шепчет мне Китнисс.

— Не выдумывай, — отвечаю я, натягивая ей на голову капюшон.

Я дрожу еще больше, чем она. Сказывается потеря крови. Может это и есть конец?

Следующие часы становятся самыми худшими в моей жизни, а это, как вы понимаете, кое-что значит. Холод мучителен, но это еще полбеды. Настоящий кошмар — слышать Катона, пока твари измываются над ним: его крики, мольбы и наконец лишь слабые жалобные стоны. Мне уже вce равно, кто он и что делал, я только хочу, чтобы его страдания закончились.

— Почему они его просто не убьют? — говорит мне Китнисс.

— Ты знаешь почему, — отвечаю я, сильнее прижимая ее к себе. Мне кажется если я отпущу её, то отключусь. Она заставляет меня не сдаваться, а перед глазами всё предательски плывет.

Этому нет конца. Постепенно у меня не остается ни воспоминаний, ни надежд на завтрашний день. Только настоящее, которое будет всегда таким, как есть. Только холод, и страх, и жалобные стоны умирающего внизу парня.

Время от времени я начинаю засыпать, Китнисс кричит моё имя, и с каждым разом её голос все громче и отчаяннее. А мне все труднее открыть глаза и услышать её. Я борюсь ради неё. Мне трудно: ведь сон, беспамятство — это тоже избавление. Я не могу позволить себе уйти.

Только едва заметное движение луны в небе указывает на то, что время не застыло навечно. Я стараюсь убедить Китнисс, что утро уже не за горами.

Но вот наконец я шепчу «Встает солнце». Она открывает глаза и видно, как звезды блекнут в мутном предутреннем свете. Я ощущаю свою слабость и понимаю, как мало мне осталось.

Пушка молчит. Прижимаю ухо к металлу и слышу слабые стоны.

— Кажется, сейчас он не так глубоко внутри. Может, у тебя получится его застрелить? — спрашиваю я.

Если Катон лежит близко к жерлу, то, пожалуй, она смогла бы.

— Последняя стрела в жгуте, — говорит Китнисс.

— Значит, вытащи ее.

Я расстегиваю куртку. Китнисс вытаскивает стрелу и, как может, окоченевшими пальцами снова затягивает жгут.

Китнисс подползает к краю Рога и перегибается через край; сзади её держу я.

Когда она выпускает стрелу в него, — Попала? — шепотом спрашиваю я. Ответом служит выстрел из пушки.

— Выходит, мы победили, Китнисс, — произношу я бесцветным голосом.

— Да здравствуем мы, — отвечает Китнисс без всякой радости.

В площадке открывается отверстие, оставшиеся переродки как по команде подбегают к нему и запрыгивают внутрь; земля срастается вновь.

Мы ждем, что за телом Катона прилетит планолет, ждем победного рева труб, но ничего не происходит.

— Эй! — кричу я в небо. — В чем дело?

В ответ — только щебет просыпающихся птиц.

— Может, нам уйти дальше от тела? — говорит она.

Я пытаюсь вспомнить прошлые Игры. Должны ли были победители уходить от своей последней жертвы? В голове у меня все перепуталось, и я ни в чем не уверен, но какая еще может быть причина для задержки?

— Ты дойдешь до озера? — спрашивает она.

— Попробую. — будто у нас есть выбор.

Мы медленно спускаемся по Рогу вниз и обессиленно падаем на землю. Руки и ноги одеревенели. Кое-как мы добираемся до озера.

Сойка-пересмешница издает протяжный тихий свист, и слезы облегчения текут по моему лицу, когда появляется планолет и забирает тело Катона. Сейчас прилетят за нами. Скоро мы поедем домой.

И снова ничего.

— Чего им еще нужно? — произношу я слабым голосом.

От ходьбы у меня снова открылась рана.

— Не знаю.

Вдруг арене прокатывается многократно усиленный голос Клавдия Темплсмита: