Голос крови

— Он в мою картотеку еще лет двадцать назад попал — знатный был катала… — Денисов ехидно улыбнулся, притянул к себе за рукав Смородкина, прошептал на ухо: — Так что, когда будешь докладывать о своих действиях Скокову, не забудь упомянуть и меня, скажи: «Денисов уверен, что дело Слепнева взаимосвязано с убийством Блонского».

— Почему так думаешь?

Денисов улыбнулся еще шире:

— Ты со змеями когда-нибудь работал?.. А мне приходилось… Так вот, когда этой твари на хвост наступишь, она реагирует мгновенно: укус — и поминай как звали.

Смородкин резко отстранился, посмотрел Денисову прямо в глаза.

— Михаил Борисович, если ты такой умный, то, наверное, догадываешься, кто нам с Климовым на хвост наступил?..

— Догадываюсь.

— А ты-то кого танцуешь?

— Свои интересы.

— Значит, ты временно с нами? В одной упряжке?

— Обижаешь, Виктор Сергеевич, я собака ездовая и свой хлеб отрабатываю честно.

«Видать, Можейко тебе тоже хвост придавил, — подумал Смородкин. — А ты ему зубы показал — не лезь, я волк-одиночка… Можейко не успокоился, и тогда ты… присоединился к нам».

— Кто сообщил об убийстве Блонского?

— Соседка. Мария Федоровна Сковородкина.

— Адрес?

— Гоголевский бульвар, дом шестнадцать, квартира семь.

Смородкин позвонил старшему оперуполномоченному майору Пухову, попросил его пару часов посидеть в кабинете Климова — отвечать на звонки, отправить ребят по текущим делам — в общем, поруководить, а сам галопом помчался по указанному адресу.

Блонский жил на третьем этаже, и пока Смородкин поднимался к нему в квартиру, из всех дверей на него поглядывали испуганно-настороженные лица жильцов. Труп лежал в прихожей. Вокруг него прыгал со своей камерой фотограф, высокий, костлявый, похожий на раскладной стул парень лет двадцати пяти — тридцати. За его действиями с отрешенным видом наблюдали врач, два санитара с носилками и рыжий опер по фамилии Дикий, тот самый, который с пристрастием допрашивал Машу Ракитину в день убийства Слепнева.

— Здравствуйте, — сказал Смородкин, наклонился, взглянул в лицо покойного и сразу же увидел две небольшие, меньше копеечной монеты, дырочки с запекшейся по краям кровью, одну — над правым глазом, вторую — точно посередине крупного высокого лба. — Специалист, однако… — Он резко выпрямился, колюче посмотрел оперу в глаза. — Докладывай!

— Сценарий обычный, — нахмурился Дикий. — Киллер…

— Киллер — это по-ихнему, а по-нашему — убийца, — перебил его Смородкин. — Так что ты мне по-нашему докладывай… Чтобы я, значит, ничего не перепутал.

От такого издевательства опер пошел красными пятнами, не сдержался, даже принял бравый вид и ернически гаркнул во все горло: «Слушаюсь!» — затем, вытянувшись в струнку, затрещал:

— Убийца позвонил в дверь, на вопрос: «Кто там»? — ответил: «Телеграмма». «Кому?» — «Блонскому». Блонский, не снимая цепочки, открыл дверь и получил две пули в голову. Убийца бросил пистолет в прихожей и смылся. Предположительно на «Жигулях» синего цвета.

— Почему «предположительно»?

— Одни свидетели говорят, что это был «Москвич», другие — «жигуленок».

— Номер?

— Замазан грязью.

— Кто-нибудь видел убийцу?

— Соседка Блонского Сковородкина Мария Федоровна.

— Как он выглядел?

— Кроссовки, джинсы, глухой свитер и лыжная шапочка, закрывающая почти все лицо — в общем, можно сказать, и не видела.

— Протокол по всей форме составил?

— Так точно, господин майор!

— Ладно, хватит орать, — поморщился Смородкин. — Кто-нибудь еще в квартире во время убийства находился?

— Нет.

— Оружие?

— «Макаров» с глушителем.

«И Слепнева из «макарова»…» — Смородкин взглядом ощупал крепкую, ладно скроенную фигуру рыжего опера и уже оттаявшим, добродушным голосом проворчал:

— И что ты думаешь по этому поводу?

— «Заказ», товарищ майор. И если это дело пристегнуть к делу Слепнева, то… по-моему, заказчик один и тот же.

Смородкин еще раз побеседовал с соседкой Блонского, поговорил со свидетелями, перепутавшими марку машины, на которой приехал убийца, убедился, что рыжий опер все сделал правильно, и позвонил Скокову. Трубку снял Родин.

— Что делаете? — спросил Смородкин.

— Чаи гоняем.

Смородкин весело присвистнул.

— Ты смотри, страна буквально задыхается от трудового напряжения, а они чай пьют. И небось с коньяком.

— Угадал.

— Я сейчас подъеду.

— Зачем?

— Настроение вам испортить.

Скоков положил трубку параллельного телефона, вернулся к столу, за которым полукругом расположились Красин, Родин, Волынский и Яша Колберг, медленно опустился в кресло и сказал:

— Хороший мужик Смородкин, но настроение может действительно испортить. Любому. — Он взял чистый лист бумаги и поставил цифру один. — Спицын Станислав Евгеньевич… Так что он собой представляет, Виктор Андреевич?

— Юрист, — погасив сигарету, ответил Красин. — С именем. До перестройки входил в коллегию адвокатов, имел допуск, позволяющий участвовать в судебных делах по обвинению в политических преступлениях. Допуск этот выдавало не Министерство юстиции, а совсем другое ведомство — КГБ. Скорее всего именно это обстоятельство и позволило ему открыть в 1991 году собственное хозяйство — адвокатскую контору «Горное эхо».