– Господи… – повторил он. – Господи!
А потом он услышал, как у дома притормозила бабушкина машина.
Бежать было некуда. Не оставалось времени даже на то, чтобы выйти через заднюю дверь и самому тайно устремиться куда-нибудь, где бабушка его никогда не найдет.
А ведь даже отец не пустит его к себе, когда узнает, что он натворил, подумал Конор. Мальчику, который совершил такое, ни за что не позволят жить в одном доме с маленьким ребенком…
– О Господи… – вновь сказал Конор, его сердце чуть не выпрыгнуло из груди.
Бабушка сунула ключ в замок и открыла входную дверь.
Бабушка дошла до порога гостиной, нервно теребя свою сумочку, и за краткий миг до того, как она заметила Конора и окружающую его разруху, он увидел ее лицо, увидел, какое оно усталое, увидел, что на нем не читаются никакие вести – ни хорошие, ни плохие – а значит, прошедшая ночь, которую бабушка провела в больнице с мамой Конора, ничем не отличалась от других ночей, которые так изматывали их обеих.
А потом она подняла глаза.
– Что за?.. – начала она и осеклась, чтобы рефлекторно не чертыхнуться перед Конором. Она стояла как вкопанная, сумочка застыла в воздухе. Двигались только ее глаза – она оглядывала комнату и не могла поверить в то, что видела перед собой, она с трудом осознавала произошедшее. Не было слышно даже ее дыхания.
А потом она взглянула на Конора, раскрыв рот и широко распахнув глаза. И увидела, что он стоит посреди всего этого беспорядка и что руки его кровоточат после погрома.
Она закрыла рот, но лицо ее не приняло обычного сурового выражения. Рот подрагивал и трясся, казалось, бабушка изо всех сил сдерживает слезы, казалось, она едва может сохранять внешнее спокойствие.
А после она издала стон, не разжимая губ – он шел откуда-то из глубины, из ее грудной клетки.
Звук этот был невыносимым – Конор едва сдерживался от того, чтобы заткнуть уши руками.
Стон повторился еще. И еще. И еще, пока не стал единым непрерывным стенанием, единым бесконечным жутким воем. Сумочка упала на пол. Бабушка закрыла рот ладонями, словно только это могло заглушить изливающийся из нее жуткий, стонущий, воющий,
– Бабушка? – произнес Конор высоким и напряженным от страха голосом.
И тут она закричала.
Она отняла руки от лица, сжала кулаки, широко распахнула рот и закричала. Закричала так громко, что Конор все-таки
Никогда еще Конору не было настолько страшно. Он словно оказался на краю света, словно наяву попал в свой ночной кошмар с криками и пустотой…
А потом бабушка шагнула в комнату.
Она пробиралась сквозь завалы мусора так, будто почти не замечала их. Конор быстро отпрянул с ее пути, спотыкаясь об остатки диванчика. Он поднял руку, чтобы защититься, каждое мгновенье ожидая града ударов…
Но она направлялась не к нему.
Она проследовала мимо с перекошенным, залитым слезами лицом, из нее снова рвались стоны. Она подошла к шкафчику – единственному во всей комнате предмету мебели, который все еще стоял вертикально.
Положила руку на его боковую стенку…
И со всей силой толкнула один раз…
Второй…
И третий.
И шкафчик рухнул на пол с предсмертным треском.
Бабушка застонала в последний раз, наклонилась вперед и, прерывисто дыша, уперлась ладонями в колени.
Так ни разу и не взглянув на Конора, она выпрямилась, вышла из комнаты, оставив сумочку лежать на полу на том же самом месте, поднялась к себе в спальню и тихо закрыла дверь.
Невидимка
Конор стоял на школьном дворе и ждал.
Сегодня он видел Лили. В окружении девочек, которые, как он знал, ее недолюбливали и которых она сама не очень-то жаловала. Однако же она тихо стояла с ними в сторонке, пока они болтали. Конор поймал себя на том, что пытается привлечь ее внимание, но она не смотрела в его сторону.
Словно потеряла способность его видеть.
И вот он стоял и ждал один в глубине школьного двора, прислонившись к каменному ограждению, в стороне от остальных детей, которые шумели, смеялись и смотрели в свои телефоны так, словно все в этом мире было безупречно, так, будто ничего во Вселенной им не грозит.
А потом он заметил Гарри, Салли и Энтона. Они шли к нему, пересекая двор наискосок, чтобы срезать путь; Гарри не сводил с него глаз, смотрел не насмешливо, но внимательно, а лица его дружков сияли от радостного предвкушения.
И вот они приблизились.
Конор с облегчением вспомнил о собственной слабости.
…
Тем утром он спал ровно столько, сколько нужно, чтобы увидеть кошмар, словно у него и без того было мало бед. Это был все тот же пугающий сон про падение с той же жуткой, невыносимо жуткой концовкой. Конор проснулся с криком. Впереди его ждал день, в котором явь, как казалось, была едва ли лучше ночного кошмара.