Голос ненависти

Он приглашающе машет рукой, и Кайрис, помедлив, садится на холодный пол и протягивает правую руку. Мужчина хмыкает, доставая откуда-то здоровую иглу и два пузыря: один с мутной, второй с темно-синей жидкостью. Плеснув из первой прямо на Кайрис руку, седой хватает ее чуть выше ладони большим и указательным пальцем, да так плотно, что не отдернуть даже при всем желании. А оно растет по мере того, как игла приближается к коже, ведь с такой меткой уже не просто от стражи не откупиться, а и вовсе на допрос попасть можно. Но Кайрис только молчит, закусыя внутреннюю сторону щеки, чтоб не заорать, когда запястье пронзает болью, тут же начиная щипать от краски. Во рту появляется привкус крови. Закончив и вновь плеснув поверх мутной жидкостью, от которой остро несет алкоголем, седой довольно цыкает. Кайрис резко втягивает воздух, и из ее рта все-таки вырывается тихое шипение, когда запястье обжигает как огнем, но зато кровь перестает идти, а боль медленно утихает.

Приходится какое-то время носить повязку из куска ткани, но когда метка чуть заживает, Кайрис удается разглядеть ухмыляющуюся крысу. Забавно. Так или иначе – к моменту, когда рисунок почти срастается с кожей, Кайрис становится там, под землей, своей. Наблюдает за тем, как люди появляются и пропадают из боковых ходов, растворяясь в темноте, и понемногу копит монеты. Когда выдаются свободные мгновения, Кайрис ходит к старухе, торгующей шерстью, и та учит ее языку.

696 год, Земляничник, 24

Торговля идет хорошо – в травах здесь, похоже, никто не разбирается. Но она все равно старается не сидеть долго на одном месте – стоит разок осмелиться и зайти в проход, как Кайрис будто открывается новый мир. То, что казалось маленькой норкой, оказывается огромной паутиной, сетью, раскинутой под городом. И даже если стража уничтожит один лаз – все равно никогда не разрушить всю. Проводя все больше времени там, в неровном сиянии чадящих факелов, Кайрис замечает, как лгать, прятаться и притворяться становится все легче. Вторая личина врастает в нее, как сорняк, пуская крепкие корни.

В тот день Кайрис уже привычно раскладывает чар-траву на своем дорожном плаще, расправленном на земле, как раздается негромкий глухой стук, эхом пройдясь вдоль стен. Ничего необычного, поэтому все вокруг даже не отрываются от своих дел. Только один тощий крылан подскакивает к двери и небрежно говорит:

– Приветствие.

В ответ молчат. Раздается пара смешков, но звучат они нервно. Кайрис чувствует, как от мурашек шевелятся волоски на шее – будто у кошки – но продолжает перекладывать травы. Долговязый крылан медлит и повторяет еще раз, как вдруг дверь сотрясается от мощного удара и слетает с петель. С грохотом скатившись по ступеням, она падает вниз, поднимая облако пыли. Что тут начинается! Будто куница в курятник забралась. Крики, топот, ругань – полный бардак.

Кайрис с непривычки цепенеет, глядя, как толпа, будто стадо испуганных животных, толкается у лаза. Тут кто-то роняет тяжелый мешок, и тот, бухнув по голове, падает на землю, и оцепенение спадает. Кайрис подскакивает, чуть не врезаясь в стражника. Тот пытается схватить ее за руку, но вместо этого дергает за шиворот. Рванувшись изо всех сил, Кайрис выворачивается из чужих пальцев, оставляя в них кусочек ткани, и несется к выходу. Толпа пинается и пихается, и стоит упасть – уже не встанешь. Кайрис с рыком пробивается меж людей, в последний момент ныряя в спасительную щель и тут же уносясь дальше по узкому коридору. Сердце стучит так громко, что перебивает грохот ее собственных шагов, носящийся эхом по ходу.

Чем дальше она несется, тем меньше остается людей в живом потоке, устремляющемся к спасению: кто-то падает, кто-то ныряет в боковой тоннель или отстает на повороте. Неожиданно остро режет мысль: Кайрис даже в голову не приходит остановиться и помочь упавшим прежде, чем их затопчут. И вообще никакие крики и стоны не имеют значение – ничего, кроме собственной шкуры. Кайрис так долго бежит, что не сразу осознает, что осталась одна, а звука погони больше не слышно. Стоит это осознать, как остальные ощущения наваливаются тяжелой волной: спина вспотела, в груди жжет, а отбитый локоть ноет. Кайрис прижимается к стене лбом и думает, что бы случилось, если… если бы ее поймали.

Выкручивайся или не выкручивайся, а даже без крысиной метки отсутствие браслета привело бы прямо на плаху. От медленно приходящего осознания бросает в дрожь. Только сейчас Кайрис в полной мере понимает, что ждало бы ее, если бы стражник не промахнулся. Тут как во время бегства в толпе – раз упадешь, уже не поднимешься. Кайрис ежится, но вместе с ознобом, вызванным страхом, приходит понимание: больше медлить нельзя. Отлипнув от стены, она лезет в кошель и пересчитывает монеты, поднося ладони к неровному свету факела. Должно хватить.