Голос пойманной птицы

Я стащила через голову блузку, сняла брюки. Линялый черный купальник висел на моей груди, поскольку был великоват. Я пыталась подтянуть лямки, но тщетно.

– Честное слово, Форуг, – ее лицо расплылось в улыбке, глаза привычно заблестели, – для такой роковой соблазнительницы ты порой демонстрируешь удивительное отсутствие стиля.

Я не удержалась от смеха.

– Как же я по тебе скучала.

– И я по тебе, – ответила Лейла. – Очень рада, что ты приехала. Я люблю тишину, но с тобой гораздо приятнее.

Она обняла меня за плечи, и мы направились к воде. У воды Лейла остановилась, завязала покрепче тесемку лифчика. Я осторожно ступала по большим камням у самого берега, когда Лейла пробежала мимо меня и стремительно нырнула в озеро. Стоя по пояс в теплой воде, я, прищурясь, смотрела на солнце и на нее. Она плавала замечательно – ровные, сильные движения. Чтобы так плавать, нужно быть очень уверенным в своих силах: такая уверенность нарабатывается годами. А то и всю жизнь.

– Только не говори мне, что боишься намочить волосы! – крикнула она чуть погодя, заметив, что я гребу по-собачьи, держа голову высоко над водой.

Лейла подплыла ко мне, нырнула, какое-то время ее не было видно, хотя я раз-другой почувствовала, как она коснулась моей ноги. В следующее мгновение Лейла выскочила передо мной, обдав меня брызгами; вода стекала у меня по лицу, вымочила мне волосы.

Наплававшись, мы расстелили на берегу полотенца. Я сидела, скрестив ноги, смотрела на озеро, пересыпала сквозь пальцы песок с мелкими камешками. Лейла надела солнечные очки, растянулась на полотенце, разметав черные кудри. Я взглянула на нее, думала, она дремлет, но Лейла неожиданно спросила:

– Ну как у вас с Дарьюшем?

– Что это за вопрос?

Она привстала на локтях, посмотрела на меня.

– Прямой. Простой.

– Разводиться он не планирует, если ты об этом.

– Жизнь изменилась. Теперь можно разводиться. Люди все чаще разводятся.

– Если ты помнишь, я в разводе. Мне ли не знать, что это. И если ты считаешь, что ему нужно развестись, чтобы мы поженились, не факт, что я этого хочу. По крайней мере, сейчас, а может, и вообще.

Лейла повернулась, подняла очки на макушку.

– Ладно, – мягко сказала она. – Забудь о браке. Я лишь хочу знать, хорошо ли тебе в этих отношениях?

– Нормально.

– «Нормально»? И ты готова этим довольствоваться?

Я помолчала, а потом ответила:

– Может, в кои-то веки мне стоит довольствоваться малым.

– Ты сама себя слышишь? Год назад ты такого не сказала бы. Или когда только переехала в Тегеран, притом что тогда у тебя выбор был гораздо меньше, чем сейчас.

Я не ответила, и Лейла продолжала:

– Ты же знаешь, мне, как и тебе, если не больше, нет дела до того, что обо мне болтают, но сейчас речь не об этом. Главное – что думаешь ты, Форуг, что ты сама чувствуешь. И если ты не позволяешь никому диктовать тебе, как жить, это не значит, что тебе все равно, как с тобой обращаются. И никогда не будет все равно, как ты ни притворяйся.

Я поджала губы, уставилась на озеро.

– Какая разница, – сказала я наконец, сжимая в горсти песок и пропуская сквозь пальцы, – что бы я там ни чувствовала, он все равно не решится ничего изменить.

– А должен бы, – тут же ответила Лейла, надела солнечные очки и откинулась на полотенце.

С озера мы возвращались молча, разомлевшие от солнца, и думали каждая о своем. За ужином Лейла пыталась меня растормошить, поддразнивала, как раньше, но я не могла отделаться от мысли о том, что она сказала о Дарьюше. Конечно, она права, но тогда я не нашла сил признаться ей в этом. Я рано ушла к себе, но долго лежала без сна. Я еще не вставала, когда хлопнула сетка входной двери. Я мигом проснулась. Снизу донеслись шум, шарканье, затем хлопнули дверью. Потом стук, точно кто-то перевернул стул, и быстрые шаги. После этого шум неожиданно стих. Наверное, пришла служанка и убирает кухню, подумала я, легла под одеяло и снова уснула. Проснулась я уже в полуденную жару, влажные простыни сбились, облепили мне ноги.

– Лейла! – крикнула я, натянула халат и, пошатываясь, пошла на кухню. На полу валялся стул. Я подняла его, вновь позвала Лейлу. Ответа не последовало, но я заметила остатки завтрака: на плите металлическая джезва, рядом недопитая чашка, на кромке – отпечаток губной помады.

Я сполоснула джезву, сварила кофе, понесла чашку Лейле. Дверь в ее комнату была закрыта, но снизу пробивалась полоска света. Я тихонько постучала.

– Лейла?

Нет ответа. Я снова постучала, повернула ручку, заглянула внутрь. Кровать заправлена, подушки взбиты. Я поставила кофе, примостилась на краю кровати. «Наверное, она пошла на озеро», – подумала я, поглядела в окно и заметила на веревке в саду ее бирюзовый купальник рядом с моим и наши полотенца.