Голос пойманной птицы

Я посмотрела на часы. 12:37. Может, она уехала в деревню, а меня не хотела будить? Я вышла во двор: ее машина стояла рядом с моей. Значит, Лейла пошла прогуляться, решила я и вернулась к себе, оделась, налила кофе. Почитала, съела лепешку, которую Лейла оставила мне на кухне, но сосредоточиться не получалось: я снова и снова перечитывала одну и ту же страницу. Тишина в доме сводила с ума. Я снова посмотрела на часы. 14:12. Наконец я отложила книгу, написала записку, прикнопила к входной двери: «Я пошла на озеро. Искать тебя».

Я миновала рощицу гранатовых деревьев, ветви которых сгибались под тяжестью багряных плодов. Мне казалось, накануне мы шли к озеру по тропинке наискосок, но, видимо, мы все же двигались напрямик. Я пыталась отыскать дорожку, которой вела меня Лейла, но все они были похожи. Я так и не нашла тропинку, по которой мы вчера шагали мимо берез. Наконец я заметила дорожку пошире и пошла по ней. Через десять минут я оказалась в той бухточке, где мы купались вчера. В глади озера, точно в оконном стекле, отражалось ясное синее небо. Я опустилась на колени на песок. Вода у самого берега была прозрачная, зеленоватая, в солнечных бликах. Над моей головой кружили птицы, в кронах деревьев гудели насекомые. Я окинула взглядом озеро. На другом берегу рыбачили двое мальчишек. Я смотрела, как они закидывают удочки. Несколько раз края их удилищ дергались вниз, мальчишки вытаскивали крючки, обновляли наживку. Наконец один из них поймал какую-то рыбу – кажется, форель, хотя издали было толком не разглядеть.

Потом послышался звук: кричал ястреб.

Я машинально повернула голову влево. Поднялась на ноги, отряхнула юбку и заметила тропинку, ведущую с берега в березовую рощу. Тропинка была узкая, неровная, каменистая, но я все равно пошла по ней. Чем дальше, тем чаще мне приходилось продираться сквозь высокий густой кустарник, ветки царапали мои голые ноги, под ногами хрустел хворост. Я то и дело спотыкалась, запнувшись о корень, но почти бежала. Озеро скрылось из виду и вновь показалось за деревьями, тропинка неожиданно вышла на поляну, с которой я увидела еще одну бухточку.

Она была там, в воде, метрах в трех от берега. В белом летнем платье и одной туфле. Во рту кляп, руки связаны спереди. Длинные черные волосы плывут над плечами, недвижные глаза смотрят в небо.

Я застыла у кромки озера, не шевелясь, не моргая и не дыша. Не знаю, сколько я так простояла, глядя на мертвую Лейлу, но в конце концов развернулась и бросилась бежать по тропинке – к дому, к моей машине. Я вбежала в деревню, задыхаясь от нечленораздельного неумолчного крика.

28

И это я.

Женщина, которая стоит одна
на пороге холодов,
на пороге осознания
запятнанной сущности земли,
обыкновенного печального
отчаяния неба
и бессилия
этих цементных рук…
…
Мне холодно, от сережек-ракушек устала,
мне холодно, знаю, что из всех этих алых
грез одинокого дикого мака
ничего не останется:
несколько капель
крови.

«Уверуем в начало холодов»

Смерть Лейлы рассекла мою жизнь на две части: до и после.

После гибели Лейлы я стала другим человеком. Вечером в день убийства я приехала к Дарьюшу, ничего не соображая от страха и отчаяния. Он усадил меня, заставил рассказать, что случилось. Я с трудом выдавливала из себя слова, захлебывалась слезами. Дарьюш выслушал меня и побледнел. Наверное, впервые он не знал, что сказать, что сделать. К утру, когда в окна просочился свет, я приняла три таблетки снотворного и проспала пятнадцать часов кряду. Когда я проснулась, Дарьюш сидел на краю моей кровати и нежно смотрел на меня. Я вспомнила, что случилось, и расплакалась.

«ТЕЛО НАСЛЕДНИЦЫ КАДЖАРОВ НАШЛИ В ОЗЕРЕ АМИР-КАБИР» – объявили через несколько дней газеты. Заметку опубликовали на последних страницах. Три абзаца, в которых не сообщалось почти ничего. Родственники Лейлы быстро и без шумихи похоронили ее в семейной усыпальнице; если они и устраивали поминальную службу, меня на нее не позвали – как, впрочем, и никого из моих знакомых. Власти не стали расследовать ее смерть – объявили только, что она утонула.

– Лейла не утонула, – сказала я Дарьюшу. Я без слез не могла выговорить ее имя.

– Знаю.

Я напряглась, задрожала. Дарьюш обнял меня, я уткнулась лицом в его плечо. Так мы сидели долго.

– Но за что? – прошептала я наконец.

Дарьюш помрачнел, задумался и ответил чуть погодя:

– Наверное, им нужен был Рахим. Слишком уж большой шум он поднял, и слишком многие к нему прислушиваются.

– Лейла-то здесь при чем?

– Может, они рассчитывали, он вернется, если узнает, что ей угрожает опасность.

Грудь сдавило так, что я не могла дышать.

– А он не вернулся.

– Да.

– Не понимаю. Чушь какая-то.

– Или они хотели припугнуть его товарищей. Как знать.

– Надо что-то делать.