Голоса

«Вон как — честная сделка! — она метнула в меня сердитый взгляд. И тут же исправилась: — Хотя какое у меня право на вас сердиться! Это в высшей степени не моё дело… И вы, конечно, согласитесь? Ну да: карьерный шанс! Соглашайтесь, соглашайтесь…»

«Я час или два сегодня взвешивал это предложение, обдумывал всерьёз, — ответил я после небольшой паузы. — Нет, я не соглашусь».

«Да?! — Настя даже растерялась. — Как нерасчётливо! Потому что это противоречит вашим… христианским ценностям?»

«Нет, не совсем поэтому, — пояснил я. — Разумеется, в святоотеческом смысле это блуд, кто бы спорил, но в отношении незамужней женщины и неженатого мужчины такой грех — несравнимо менее тяжкий, чем… чем-то, что я совершил в молодости и потом, по лестной версии Алёши, замаливал десять лет».

«А… можно мне узнать, почему тогда?»

Я помолчал перед тем, как ответить, — и произнёс суховатым, несколько отчуждённым голосом.

«Потому что я не хотел бы предавать. Об отрекшихся сегодня была очень выразительная молитва моей свояченицы, вы ведь сами её слышали, Анастасия Николаевна. Во время этой молитвы и решил окончательно».

«Предавать? — не поняла моя аспирантка. — Кого, что?»

«Соловья».

«Соловья?» — испугалась она. Мы остановились.

«Так точно, сударыня, соловья, — продолжил я, не глядя на неё. — Нашу позавчерашнюю прогулку, ваше лицо, которое вы ко мне обратили тогда, ваше единственное объятие, которое вы мне подарили — и даже нечто более тонкое, что заставило Китса писать те строки, а нас читать их. Я понимаю, что этого больше не будет, коль скоро я не жаворонок. Ну, что поделать! На свете есть разные птицы».

Здесь я всё же решился посмотреть на неё.

В глазах девушки стояли слёзы и, осознав, что я вижу эти слёзы, она поднесла ладони к лицу.

«Господи боже мой, — прошептала она. — Господи мой боже».

И ещё несколько секунд мы простояли, не шевелясь, пока Настя сдавленным голосом не попросила меня — так и не отнимая рук от лица! — ради всего святого и если только есть у меня хоть капля совести, mister Mogilyov, sir[123], оставить ещё сейчас одну.

Я уточнил, верно ли понял эту странную просьбу, и, получив категорическое, даже гневное подтверждение, решил её исполнить.

Пройдя метров пятьдесят, я обернулся. Настя стояла всё на том же месте, не шевелясь, и всё так же держала руки у лица.

Что ж, дорогой мой, на том заканчивается мой сегодняшний рассказ! «Я вернулся домой и начал упаковывать вещи», почти дословно вспоминая концовку одной из глав «Возвращения со звезд» Станислава Лема, на этом волнения того четверга для меня завершились. Хотите, кстати, прочитать молитву Лизы, которая меня побудила ответить Насте так, как я ответил?

[33]

Молитва об отрекшихся генералах

Господи боже наш,

прости отрекшихся от моего царственного зятя в час великих испытаний:

генерала Алексеева и весь сонм отрекшихся генералов,

а также Гучкова, марионетками которого они были.

Они поступили малодушно,

но жестоко от простых людей требовать подвига.

Мы все отрекаемся.

Нет, глядя с Твоих высот, ни одного, кто бы не отрекался от блага.

Мы бросаем, словно изношенную одежду,

если не близких, то своего государя,

если не государя, то свою веру,

если не веру, то пронизанные Твоим светом убеждения юности.

Мы не признаём Тебя в Твоих множественных формах

и, не признав, отрекаемся от Тебя.

Сам апостол Пётр, сей камень, на котором Ты поставил свою Церковь,

отрёкся от Тебя.

Не казни нас за то, что мы не сумели быть святей Твоего апостола!

Иногда в своей милости Ты даёшь нам прожить заново то, что уже проживали.

Подай нам силы в этот второй раз не совершить бесчестья

и не отречься от Тебя повторно!

Подай нам любовь, чтобы быть милосердными друг к другу,

включая и тех, кто не был достаточно чист, чтобы не отречься.

А нас самих

сделай, если желаешь, безвестными, незначимыми, ничтожными:

всё это мы перетерпим,

если Ты позволишь нам не отречься от Тебя,

если Ты пошлёшь нам великий, чудесный, бесценный дар:

качество верности.

Аминь.

Глава 8

[1]

— А вы знаете, что у меня завтра день рождения? — ошеломил меня Андрей Михайлович в мой очередной приезд к нему. — Одновременно и жена с дочкой возвращаются: они каждый год гостят у родителей неделю-другую.

— Вот-те раз! — поразился я. — Что же вам подарить?

— Дарить ничего не нужно, Господь с вами! — попросил историк. — Приезжайте сами. Вы будете лучшим подарком. То есть не вы сами, — улыбнулся он, — а ваша книга, которую вы пишете. Особенно для тех, кто изредка собирается у меня по таким дням…

— Она ведь не дописана!

— Эка беда! Начата — уже большое дело. И приезжайте, если можно, часа на два раньше обычного — хорошо? Сегодня, если Бог даст, расскажу вам про нашу командировку, а завтра — конец истории. Ну-с, на чём мы остановились в прошлый раз? На вечере четверга, семнадцатого апреля, верно?

[2]