Голоса

«Сложно сказать! — призналась она. — Как совместить с учением Церкви — не понимаю. Вот хотя бы этот его временный брак для совсем молодых людей, сроком на три года. То есть даже не брак, а, по сути, так, помолвка. Но с возможностью рождения детей, то есть, выходит, и не помолвка совсем. Какая православная девушка согласится? Но многие и согласятся, пожалуй…»

«А что, православие не допускает половую жизнь после помолвки?» — озаботился Борис.

«Строго говоря — нет, — пояснила Марта. — Но после обручения грех — меньше, конечно. Правда, это чуть разные вещи — помолвка и обручение. Опять же, многие батюшки и пары с детьми обручают: всё лучше, чем сожительство. Ну, а у Андреева — совсем другой взгляд на брак, трёхступенчатый. Принять пока не могу. Хотя и задумываюсь…»

«Как-то так вышло у вас, православных, — заметил Марк вполне всерьёз, без насмешки, почти хмуро, — что каноны идут своим чередом, а жизнь — своим. Прихожан-то растерять не боитесь?»

«Вера — не массовое дело, Марк, — спокойно отозвалась девушка. — Это не соревнования социалистических ударников и не футбольный матч на стадионе. Мы? Мы, православные, ничего не боимся. Хотя православная ли я? Вот в чём вопрос…»

«Марта, скорее всего, думает о том, что, войдя в Церковь недостойных, как бы сделала временный шаг за пределы Православия, верней, Православия Московского Патриарха, — пояснил я немного оторопевшему белорусу. — А поскольку она человек исключительно честный и верный, уже сделав этот шаг, она до конца эксперимента от новой церковной принадлежности не откажется. Потому и спрашивает себя, кто она».

«Спасибо, государь, — тихо поблагодарила девушка. — Именно так и есть. Вы очень хорошо всё объяснили».

«Эх! — вздохнул Кошт. — А вы, вашбродь, чем пробавляетесь? Историческое что-нибудь?»

«Нет, беллетристика, — любезно откликнулся я. — «Степной волк» Гессе. В который уж раз перечитываю».

«А можно мне глянуть? Разрешите?» — загорелся Марк. Я без сопротивления отдал ему книгу, запомнив страницу. Марк, захлопнув, вновь открыл книгу — наугад — и принялся читать вслух, самое неудачное, на мой взгляд, место:

««А потом, когда я пришел в очень хорошее настроение, он, с горящими глазами, предложил нам учинить втроем любовную оргию. Я ответил резким отказом, такое было для меня немыслимо, но покосился все-таки на Марию, чтобы узнать, как она к этому относится, и хотя она сразу же присоединилась к моему ответу, я увидел, как загорелись ее глаза, и почувствовал ее сожаленье о том, что это не состоится…» Ух ты, ёжкин мамай! — присвистнул он. — Какие вы интересные книги читаете, ваше благоро…»

Тут Марта, к нашему общему удивлению, выхватила «Степного волка» из рук Кошта и — подумайте! — несильно треснула его книгой по лбу. После возвратила её мне, будто ничего не случилось.

«Извините, государь, — попросила она. — Это же сущий ребёнок, а детей надо терпеть. Такие уж мы вам достались!»

И снова углубилась в чтение «Розы мира».

[4]

— Моё описание остатка дня пятницы дальше вынужденно становится несколько фрагментарным, — пояснил Андрей Михайлович. — Поездка по железной дороге — дело монотонное… Оттого вместо поминутного её изображения сосредоточусь на трёх небольших ярких пятнах.

Около половины девятого вечера мы уже были в поезде, отходящем из столицы нашей страны на белорусский Могилёв. Разместившись в одном из плацкартных «отсеков», мы решили поужинать и выложили каждый свои припасы на столик у окна. Марта тоже поделилась тем, что взяла с собой, но от еды отказалась, ограничившись чаем: Страстнáя пятница. Сам я съел два ломтика чёрного хлеба, смазанные растительным маслом и посыпанные солью, которые предусмотрительно приготовил заранее: пища, в рамках обычного, немонашеского поста вполне позволительная даже и в такой день. Я и Марте предложил свой немудрящий бутерброд, но она с благодарностью отказалась: по её словам, ей просто кусок не шёл в горло.

Борис заварил себе стакан лапши быстрого приготовления кипятком из поездного титана: еда тоже вполне постная. Марк в качестве «агностика» — ну, или попросту обычного русского человека, даже, пожалуй, народа, в своей массе невоцерковлённого — нарезáл хлеб и колбасу острым складным ножом. Как, любопытно, он его пронёс через рамку металлоискателя? При этом он весело рассказывал нам про сегодняшнюю неудавшуюся «акцию». Наши «протестанты» — он среди них — в десять утра уткнулись в запертые двери главного корпуса, что заставило Аду рвать и метать. Съёмочная группа нашего местного телеканала должна была приехать через несколько минут — и какую жалкую картинку представляли собой эти запертые двери! Присутствие телевизионщиков для меня стало, конечно, новостью. Кстати, ватман и скотч потребовались именно для них. Прилепив лист ватмана на главный вход, Ада написала на нём крупными буквами:

БОИТЕСЬ НАС?!!