Голоса

Марк кашлянул, как бы напоминая нам, что мы здесь не одни: видимо, ему было совсем неловко за этим наблюдать.

«Марта перевоплощается в своего персонажа изумительно, — прибавил Борис. — Даже немного жутко».

«Простите, мы вас смутили! — ответила девушка, повернувшись к нему. — В любом случае, я не имела права обращаться к государю на «ты» при посторонних. Извините! Больше не повторится».

[6]

— И, наконец, третья небольшая история ждала нас уже около десяти вечера. Борис нашёл себе занятие: он что-то писал в блокнот: путевые заметки, или мысли, или, может быть, стихи. Да у него было и несколько книг, предусмотрительно загруженных на телефон. (Как это, всё не могу взять в толк, молодёжь воспринимает большие тексты с телефона? Впрочем, конечно, дело привычки.) Я дочитывал последнюю главу, сказав себе, что после залезу на верхнюю полку и попробую поспать. А вот Марк всё искал, чем бы заняться. Пробовал играть сам с собой в дорожные шахматы (скучное, полагаю, занятие, если только вы не профессиональный шахматист). Ушёл в тамбур, чтобы позвонить какой-то родственнице, живущей в Могилёве. Вернулся. Прошёлся по вагону, ища компании. Снова возвратился к нам.

«Там, у туалета, водку пьют, — сообщил он. — Я, может, и пролетарий, но не настолько, чтобы пить водку с незнакомыми мужиками. Слушайте, вам не надоело читать, дамы и господа? Сейчас свет выключат, глаза испортите! Давайте играть в города?»

«У меня есть подсветка, — отозвалась Марта, имея в виду специальный аккумуляторный фонарик, крепившийся прямо на книгу. И продолжила, с еле заметной долей иронии: — Давайте! Воркута».

«Да ну тебя! — возмутился Кошт. — Ты на что намекаешь: я, по-твоему, сиделец? Или такой же тупой, как тот бандюган, которого играет Савелий Крамаров?»

«Обратите внимание, — заметил Герш, — что, в отличие от директора детского сада, государь даже не пробует нас воспитывать, облагораживать наш образ, читать нам мораль и прочее. За что мы ему, разумеется, бесконечно благодарны».

«С вашим возрастом работать такими топóрными методами, как чтение морали, немного поздно, — заметил я юмористически. — Вы ведь все уже взрослые люди».

«И поэтому ваше величество махнули на нас рукой?» — уточнил Борис, тоже с юмором.

«Да вовсе нет! — удивился я. — Просто и ваша учёба, и наш эксперимент идут к обозримому концу, не сегодня и не завтра, но уже скоро. Восемнадцатое апреля на дворе. И едва ли мы продолжим общаться после вашего выпуска! Хотя кто знает… Чему и не надо огорчаться: такова жизнь, в жизни мы постоянно переходим с одной ступени на другую. Об этом есть прекрасные стихотворные строчки у Гессе, которые наизусть, к сожалению, не помню…» [125]

«Вот! — обрадовался Марк. — Вот и интеллектуальный разговор складывается! А то уткнулись как сычи в свои книжки: разве это гуманно по отношению к страждущему товарищу, который сейчас от скуки на стену полезет? Батюшку-то не слушали вчера, то есть отца Нектария, про гуманизм к голым людям? Давайте тогда читать друг другу стихотворения! Я хоть сам не великий чтец, но вас послушаю».

«Просто так читать? Без объяснения, с места в карьер?» — удивился Борис.

«Ну да — первое, что придёт в голову! — подтвердил Кошт. — Кто смелый?»

Марта вдруг с шумом захлопнула свою книгу — мы даже испугались: того, например, что она рассердилась и хочет теперь нам высказать, что о нас думает.

Но нет. Невидяще глядя в мою сторону — то есть не совсем на меня, а мимо меня или, может быть, через меня, куда-то вдаль, — девушка начала читать по памяти:

Не избегай; я не молю
Ни слёз, ни сердца тайной боли,
Своей тоске хочу я воли
И повторять тебе: «люблю».
Хочу нестись к тебе, лететь,
Как волны по равнине водной,
Поцеловать гранит холодный,
Поцеловать — и умереть!

У меня от её чтения, кажется, все волосы на теле стали дыбом. Фет. Как точно она угадала с одним из самых чтимых мною поэтов! Конечно, не угадывала специально — но как ознобно совпало! И тон голоса, его сдержанная сила. И содержание…

«Я вижу, там, над туалетом уже горит зелёный огонёк, — добавила она совсем прозаически, после короткой паузы. — Пойду умоюсь».

Мы переглянулись после её ухода. То есть переглянулись два моих студента, а я от неловкости даже боялся посмотреть на них. Хотя, казалось, мне-то что, и разве нечто особенное произошло?

«Да-а, — протянул Марк. — Такой Марты мы ещё не видели».

«И никто не видел», — прибавил Борис.

Он, кажется, хотел сказать что-то ещё, и именно мне, уже и рот раскрыл, встретился со мной глазами. Смутился, замолчал.

«Ну же! — ободрил я его. — Вы, Василий Витальевич, верно, собираетесь меня предупредить, чтобы я был крайне осторожен?»

«Нет!» — испугался «Василий Витальевич».

«Он, наверное, совсем другое вам хочет сказать, — вдруг заметил «Гучков». — Прямо противоположное».

«Противоположное?» — изумился я.