Голоса

— В тот вечер, — продолжил Могилёв, — уже ничего важного не случилось. Я прикинул примерную программу двух дней. Собрал в дорогу небольшую, лёгкую сумку: разные бытовые мелочи, аптечка, пара книг. Меньше вещей — меньше работы таможне. По той же причине — прохождение пограничного контроля — ехать я решил не в полевом кителе с погонами флигель-адъютанта, а в гимнастёрке РККА образца тысяча девятьсот сорок первого года, без знаков различия в петлицах. Её я купил года за два до того уж не припомню где, поддавшись извинительному, наверное, для историка желанию. Гимнастёрка РККА от гимнастической рубахи образца последнего царствования по покрою практически не отличалась. Наш последний государь уже после отречения, как частное лицо, частенько именно солдатскую рубаху носил в качестве верхнего платья, так что, думаю, после него это никому не зазорно.

Утра пятницы — того самого дня, в который Ада собиралась устроить свою «акцию протеста» — я побаивался и ждал с неприязнью. И самым утром восемнадцатого апреля вдруг понял, что не хочу знать об этих событиях ничего! Ни слова, ни звука. Знать означало, вероятно, ужасаться, нести эмоциональный груз без физической возможности что-либо изменить. А если считать, что на мне в качестве куратора и руководителя проекта ещё лежала ответственность за группу сто сорок один, свежие новости могли означать, к примеру, необходимость что-то немедленно решать, скажем, ехать в отделение полиции, чтобы вызволять из него «активистов», если уже до этого дошло — то есть отменять командировку, спешно возвращать за полцены уже купленные и такие недешёвые билеты… Сообразив всё это, я отключил телефон.

Дневной поезд из нашего областного центра на Москву отходил без девяти два. Я успел спокойно пообедать, а перед самым выходом не утерпел — глянул одним глазом в беседу нашей лаборатории.

Сообщений было ровно четыре, все — от «Керенского». Звучали они, если мне не изменяет память, примерно так:

Протест сорван! Главное здание закрыто, занятия отменили!

(Самое раннее, утреннее.)

Кто предатель?!

(Более позднее.)

Срочно нужен ватман, маркеры, скотч! Все сюда! Жду съёмочную группу.

(Ещё одно. Сразу за ним — новое.)

Извините, ошиблась чатом.

Прочитав это всё, я почувствовал просто колоссальное облегчение! Могло и вовсе не быть никакого «предателя»: любое учебное учреждение изредка закрывают на день-другой. Недосмотрел, скажем, с утра повар в столовой, отравился кто-то несвежей рыбой — и закрыли до выяснения обстоятельств весь корпус. Или Марк не утерпел и всё-таки вывел из строя водопровод. Или потолок обвалился в одной из аудиторий. Так что нет никакой нужды подозревать злой умысел! В глазах Ады, конечно, злой, а в моих — добрый.

Ватманы и «съёмочная группа» меня слегка беспокоили, конечно, но всё-таки одними ватманами много не навоюешь! Да ещё при запертом здании. Нет, пока не оставил нас своей милостью Господь…

[3]

— Моя «свита», — рассказывал собеседник, — уже ждала меня на вокзале. Все оделись практично, неброско, включая и Марту тоже. На девушке, если мне не изменяет память, были в тот день чёрная водолазка и чёрные джинсы: рабочий костюм актёра на репетиции. Ни грамма косметики, ничего, даже отдалённо напоминающего Матильду (я, увидев это, вздохнул с облегчением). Ну, кроме цвета волос, конечно: волосы, покрашенные в чёрный цвет, так просто не высветляются.

До Москвы мы ехали плацкартом, эта поездка длительностью три часа и двадцать минут прошла без всяких приключений. Я и Марта читали. Марк подбивал Бориса сразиться в картишки и, наконец, уговорил (мы уступили им столик у окна). Наш еврей продул нашему белорусу три раунда в «дурачка» — они играли на какие-то ничтожные деньги, десять рублей, кажется — и заявил, что такое кино ему не нравится, баста! Да и вообще, не Бог весть какое интеллектуальное времяпрепровождение, для культурного человека даже несколько постыдно. Правда, дорожные шахматы в качестве дальнейшего развлечения Герш тоже отверг как «исключительно страстную игру». Марк только вздохнул: он, бедняга, никаким чтением не запасся.

«Марта, что читаешь?» — обратился он к девушке в поиске занятия.

««Розу мира» Даниила Андреева», — ответила та лаконично.

«А о чём пишут? Интересно?» — допытывался Марк.

«О методах воспитания человека облагороженного образа, — пояснила Марта, не отрываясь от книги. — И прибавила, чуть насмешливо: — Тебе вряд ли понравится».

«Чой это?» — подобиделся Кошт. А Герш, ни к кому не обращаясь, произнёс:

«У меня с отцом Нектарием на днях вышла любопытнейшая беседа о том, был ли Даниил Андреев собственно православным мистиком».

«Я знаю, — коротко откликнулась девушка. — Я потому и взяла на заметку. Тоже пытаюсь разобраться».

«И к каким выводам приходишь?» — заинтересовался Борис. Марта пожала плечами.