Голоса

На втором листе я написал заявление об увольнении по собственному желанию, тоже, кстати, в дореформенной орфографии. Подумалось: если не пожелает отдел кадров принимать такое, мне же и лучше.

Гучков передал обе бумаги Шульгину и тот, внимательно изучив их, убрал в свою сумку. Оба встали в проходе.

«Нам неловко и грустно», — объявил Шульгин с непроницаемым лицом.

«Да, — подтвердил Гучков. — Мы вас покинем на несколько минут. Мы должны сообщить о ваших решениях…»

«… Народу и новой власти», — предположил я окончание фразы с некоторым юмором.

«Так точно», — подтвердил он без тени улыбки.

Не говоря больше ничего, оба вышли из купе. Дверь закрылась.

[28]

— Марта, — вспоминал Андрей Михайлович, — только и ожидая их ухода, развернулась ко мне, глядя на меня своими невозможно большими глазами.

Она глядела на меня, наверное, целую минуту, я отвёл глаза первым. Всякий раз, решая вновь на неё посмотреть, я обнаруживал всё тот же прямой, ясный, неуклонный взгляд.

Несколько раз она порывалась заговорить, но как будто не находила слов, или голос ей отказывал.

«Как это славно, что она оказалась рядом! — думал я между тем. — У моего визави после принятия решения под рукой не было никого, кроме Воейкова — и он пошёл в купе к Воейкову и разрыдался у него на груди. Я рыдать, конечно, не буду: не от царства же отрекаюсь! Не дождётесь, ещё чего…»

Марта наконец протянула руку — я дал ей мою, правую — она взяла её в обе свои и сжала так сильно, что это было даже больно.

«Я тебя не оставлю, — прошептала она. — Я не представляю, что теперь должно произойти, чтобы я тебя оставила».

Ещё мы так сидели, тихо, не шевелясь, уж не могу сказать сколько времени. Марк с Борисом всё не возвращались. Ну, сообразил я, им будет теперь крайне неудобно ехать со мной в одном купе. Сейчас, скорей всего, они пойдут в вагон-ресторан, как уже грозились, и отсидятся там до самого прибытия, благо и осталось-то часа полтора — или меньше? Или переждут это время в тамбуре. Да, в конце концов, если пройдут весь поезд, наверняка сыщут они два свободных места.

Нашу тишину нарушил короткий сигнал: мне пришло сообщение. Секунд через сорок настойчиво дало о себе знать ещё одно. Марта отпустила мою руку и поглядела на меня вопросительно. Вздохнув, я потянулся за телефоном.

[29]

— Итак, — передавал события того дня Могилёв, — сообщений действительно было два. Первое — от Печерской, крайне лаконичное.

Андрей Михайлович! Позвоните мне, когда сможете, а лучше бы пораньше! И без свидетелей, пожалуйста! С уважением, Ю. П.

Я пояснил Марте, что это — от коллеги по кафедре, сущие пустяки, не стóит и внимания обращать — сейчас-то особенно!

Второе пришло от Насти: не лаконичная телеграмма, а настоящее маленькое письмо. Минутку, я попробую его найти в памяти телефона: такие сообщения я сохраняю… Вот оно, извольте!