Голоса

Мы примем счастье и страдание, радость и боль -

— всё, что исходит от Тебя.

Пусть мы станем мудрее с каждой новой болью

и не оглупеем от каждой новой радости.

Позволь нам быть мудрым лекарем там, где это необходимо,

и сестрой милосердия там, где это возможно.

За всё благодарим Тебя!

Аминь.

Глава 9

[1]

Дорогой неизвестный мне автор,

Сердечно благодарю Вас за Ваши два «фрагмента». Они пробудили память о моей короткой юности, которая кажется уже такой далёкой… Из своих умственных четырнадцати лет я почти сразу шагнула в двадцать один. Не совсем сразу, правда: у меня был тот апрель. Короткий, но для православной матушки вполне достаточный.

Обе ваших «версии» написаны вполне целомудренно и почти лестно для меня, обе они недалеки от правды. Мой совет: сохраните их обе.

Даже на расстоянии и не видя Вас, я чувствую Ваше внимание и любовь к Вашим героям. Немного странно — ощущать себя героиней романа. Ничего выдающегося, что это оправдало бы, я не совершила… Вы думаете по-другому? Ну, конечно. Поставила бы «улыбочку», если бы наш бывший государь не отучил нас от этих знаков куцей мысли.

Я рассказала о том, что Вы делаете, Лизе, которая осталась моей близкой подругой. (Надеюсь, Вы не в обиде.) Она — другим, и теперь Ваш роман заинтересовал бывших «могилёвцев». Мы хотим с Вами познакомиться. Учитывая, что наступающий день рождения А. М. приходится на воскресенье, может быть, у нас это и получится. В Вас тоже есть какая-то историческая жилка. Люди с этой жилкой не обязательно умнее или добрее прочих и не обязательно счастливей, но они способны не пропускать кое-что важное… Только не убегайте завтра слишком рано!

Марта Орешкина

[2]

Вокруг дома Андрея Михайловича совершились любопытные изменения. На участке стоял автомобиль. Была снята деревянная крышка с некоей деревянной формы размером метр на метр и сантиметров тридцать высотой, которую я раньше отчего-то считал законсервированной клумбой — она оказалась детской песочницей. В песочнице деловито строила целый замок из мокрого песка, поливая его при необходимости из ведёрка, серьёзная девочка лет четырёх-пяти. Сам Могилёв сидел рядом в кресле-шезлонге, прикрыв глаза: он напоминал немолодого кота, греющегося на солнце. Или не кота, а более крупного хищника, который подумывает об уходе на покой… Пусть и не льва, но, например, барса или леопарда. Барс изредка давал девочке советы, то есть даже и не советы, а так, пояснения: дескать, то, что она делает, похоже на крепостную стену средневекового замка, которая против артиллерии XIX века уже не выстоит… Нельзя было сказать, шутит он или говорит серьёзно. Девочка прислушивалась. Мне тут же захотелось стать детским писателем — автором книги с названием вроде «Барс и…».

«Арина», — представил мне свою дочь Могилёв. Арина, отложив лопатку, со спокойным достоинством протянула мне руку. Я осторожно пожал её, присев на корточки.

Женщина лет тридцати с небольшим в рабочих джинсах и домашнем свитере как раз спускалась с крыльца дома и приветливо со мной поздоровалась.

«Здравствуйте… Анастасия Николаевна?» — рискнул я предположить имя. Могилёв с женой обменялись взглядами и рассмеялись. «Анастасия Николаевна» с улыбкой подтвердила: да, это именно она. А я, значит, тот самый знаменитый автор?