Голоса

Государь,

Вы можете читать без всякого страха, дальше — только благодарность.

Я не знаю, чтó именно случилось в Белоруссии и, наверное, не хочу знать. Почему «наверное?» — без всяких «наверное»! Если даже вообразить, что когда-то какой-то исследователь заинтересуется историей нашего проекта, поднимет все старые письма, опросит участников, доберётся до сути дела, опубликует свою «диссертацию», та вдруг станет известной и я увижу её на полке книжного магазина — я и тогда её не куплю. Незачем, незачем многое знать человеку! Марта пару раз была на грани признания, и я каждый раз, подсмотрев её собственный жест, подносил палец к губам. Мы благополучно прошли настроение, в котором она порывалась поделиться со мной своими тайнами, и больше к нему, думаю, не вернёмся. Должны ведь быть у человека и тайны. И не только это мы прошли.

Вчера Марта напрямую спросила меня, вижу ли я в будущем её своей женой. Мне неловко, что именно ей пришлось задавать этот вопрос: не таковы мирские пути и мирские взгляды на то, кто должен делать такое предложение… Разумеется, я сразу согласился. (Вы ведь мне не возбраните мою поспешность?) Удивительно вовсе не то, что я согласился, а то, что — мне странно это писать — без сокрытого от моих глаз она, вероятно, никогда не задала бы мне этого вопроса. Ну, само собой, не предложил бы и я ей выйти за меня замуж первым: из мужской гордости или, правильней, из своей некоторой неукоренённости в миру, из желания наблюдать мир со стороны. А она раньше не поторопила бы меня из — Бог весть чего! Женское сердце — тайна, и одна из тех, которые даже и не всегда следует разгадывать. Только неким человекознатцам, мастерам душ человеческих вроде умудрённых старцев или великих, без фальши великих писателей дозволено проникать в иное. (В том, что я сейчас пишу, много поэзии, а значит, правды меньше — но и правда здесь тоже есть.) Если, однако, и не проникать, то позволю себе догадку о том, что короткий роман её юности вдохнул в неё дерзание… Хотя зачем я гадаю? Совсем и не так могло всё быть, а просто всю поездку Вы вели с ней долгие разговоры и исподволь внушали евангельское «да прилепится человек к жене своей»[154], и в итоге внушили, и она поверила. Имейте в виду: я предпочитаю верить именно в это. Credo, quia absurdum[155], но в этом же и суть нашей веры, пусть даже до скончания века над ней насмехаются иваны и все прочие агностики.

Ещё раз тихим голосом и с великим смирением я говорю Вам: спасибо.

О. Нектарий

[11]