Голоса

Сотрудники кафедры начали переглядываться, боясь, каждый без исключения, высказаться первым. Наконец зазвучали робкие мнение в духе: Ангелина Марковна, разумеется, имеет огромный стаж… и её заслуг никто не отрицает… хотя, с другой стороны, какие уж такие заслуги, ведь даже и учёной степени у неё нет… и в свете недавней публикации рекомендация именно её может быть воспринята, в том числе главным корпусом, как некая сознательная политика, почти как противостояние… ведь Афанасий Иванович уже чётко обозначил свою позицию, попросив Бугорина положить заявление на стол, значит, коллеги, могли быть не просто эмоции, не просто жалобы, но факты, факты, и представьте себе значимость фактов, если заслуженного человека просят уйти в никуда… в конце концов, времена меняются, надо изредка прислушиваться и к общественности, не говоря уже про ректорат… никто от неё не отрекается, но ради блага самой кафедры: очень долго мы все будем отмываться от комьев грязи, которые в нашу сторону уже полетели… и действительно, она надавила на сорок первую группу несколько грубо, избыточно грубо, в этом не было никакой необходимости, тоньше надо делать такие вещи… и вынуждать своего коллегу написать заявление с открытой датой просто из личной обиды или там уж из-за ссоры по поводу симпатий кого-то к кому-то… и нереалистичен был её ультиматум: как отчислить аспиранта, если он добросовестно учится и выполняет план исследования? — не говоря уже о том, что Анастасию Николаевну сейчас совершенно невозможно отчислять: кому-то следует передать освободившуюся после ухода Бугорина нагрузку или же распределить её между всеми, но как распределишь, и так ведь все пашем словно проклятые, у кого-то и полторы ставки, а у кого-то и больше… да ещё и научная деятельность, и кураторство, хоть бы новое начальство облегчило жизнь, а Ангелина Марковна, при всём уважении к ней, не облегчит, наоборот, по струнке при ней ходить будем… разве у нас тут казарма?

Само так вышло, что все головы повернулись в мою сторону, все глаза уставились на меня. Ещё бы: это ведь я в их умах был «могущественным закулисным лидером протестов», некоронованным королём студенческого активизма, который руками своих «абреков и кунаков» сначала прямого начальника заставил уйти, а теперь вот и рекомендацию Сувориной делал почти невозможной — неужели из собственных карьерных амбиций? ну да, разве можно сомневаться?

Я, улыбаясь, продемонстрировал коллегам поднятые вверх ладони и пояснил:

«Мои дорогие, вы на меня глядите так, будто вот эти самые руки все эти дни только и дёргали за невидимые ниточки… Юлия Сергеевна сегодня назвала меня «новатором и почти подвижником»: бесконечно лестно! И, разрешите вас заверить, в качестве такового «новатора», хоть моё новаторство и сомнительно, я в начальники вовсе не стремлюсь! Сергей Карлович прекрасно объяснил мне однажды, что творческие фантазии и даже любой выход за пределы очерченных порядков на любой административной должности могут оказаться настоящей бедой, и я к нему охотно готов прислушаться. А хотите моё мнение? Именно Юлия Сергеевна и будет вполне способной заведующей кафедрой. Она энергична, честолюбива в хорошем смысле, но и меру знает, и откровенных грубостей тоже себе не позволит, и лишнего не потребует, а потребует необходимое, так ведь кто-то должен это делать. Предлагаю голосовать за то, чтобы рекомендовать Учёному совету её кандидатуру».

Вздох облегчения пронёсся по коллективу, а Печерская просто просияла: будь у неё возможность, она подошла бы ко мне прямо там и расцеловала бы! Вопрос был поставлен на голосование почти сразу и проголосован единогласно.

[21]