Голоса

И, отложив сборник в сторону, Суворина подвела итог: она будет удивлена, если их, с позволения сказать, коллективная творческая работа заслужит в июне больше, чем «тройку». Альфред, правда, может вытянуть на «четвёрку с минусом», прибавила она как бы в порыве объективности, и оговорилась: это всё — её собственное мнение, которое, разумеется, она своим коллегам не собирается навязывать… Ну-с, есть ли им что сказать в свою защиту?

До поры до времени всё это действительно напоминало публичную порку, потому что другие мои коллеги приходили — да так и оставались, с любопытством наблюдая за «разгромом кафедрального прожектёра» — меня — «и его прожекта».

И тут мои студенты заговорили.

А кто вам сказал, милостивая государыня, осведомился Борис (Суворина так и выпучилась на него, услышав это «милостивая государыня»), что вы являетесь судиею произведённого? Кто вы, собственно говоря? Временный заместитель начальника кафедры провинциального вуза, «инспектор народного училища», выражаясь дореволюционным языком. С чего вы вообще взяли, что до семнадцатого года вас бы сочли хоть сколько-нибудь интересным собеседником?

И я добавлю, Василий Витальевич! — продолжил Тэд. — Опыт руководства у госпожи Сувориной — меньше двух недель, но она уже впала в административный раж, словно тот дьячок, что выгнал почтенное английское семейство из русской церкви в Лондоне. (Это «Василий Витальевич» тоже, думаю, произвело впечатление.) Неужели она не замечает, как бы это помягче, нелепости своего самодурства?

Я хоть и сам социалист, — заметила Ада, — но большевистская, верней, псевдобольшевистская риторика, которую мы сейчас услышали, в сочетании с чисто левацкими, дешёвыми приёмами обесценивания оппонента вместо ответа ему по существу заслуживает названия обычной политической демагогии.

Верно! — присоединилась Лина. — Конечно, псевдобольшевистская: товарищ Ленин не опускался до такого!

Да, Александра Михайловна, да, Алексан-Фёдорыч! — вступил Алёша. — Но доля ответственности и на вас, разумеется. Безбожная советская власть установила безбожную методологию, разлучив науку с эстетическим и этическим чувством. Это позорное разделение, уже достаточно ветхое, нам сейчас пытаются выдать за сияющую вершину современной научной мысли, да ещё и обвиноватить нас, взывая к нашей совести. Как нелепо в своей сути звучит воззвание к совести в устах атеиста, который ведь даже не способен ответить, чем является совесть, откуда она происходит, какое таинственное сочетание атомов способно породить это чудо! Не-атеист же никогда не называл бы молитву «дрянным стишком в прозе».

Конечно, Ангелина Марковна может сейчас спрятаться за свой агностицизм, заметил Борис: за это пошло-избитое клише современных полуобразованцев, за эту негодную защиту, которая у девяти из десяти является оправданием лени собственного духа. Но вот ему было бы неловко учить других, публично заявляя об этой лени!

Так они перебрасывались репликами, даже, наверное, с явным удовольствием, находясь внутри своих персонажей. Большинство моих студентов после признались мне, что чувствовали особое вдохновение, глубочайшее погружение в образ, были, пожалуй, на пике своей формы! Высказаться успел каждый и каждая. Мои коллеги слушали их, раскрыв рты, и — кто знает! — не заподозрив ли массового помешательства? Когда же это поднадоело, студенты вышли, причём наш «Милюков» ещё успел иронично заметить, что благодарит своих учёных коллег за интересную и содержательную беседу. Этот комментарий в отношении тех, кто не сказал ни слова, звучал, конечно, почти издевательски.

В целом же, — поспешил оговориться Могилёв, — такое прекословие студентов своим педагогам совсем не кажется мне чем-то отрадным! Я был почти огорчён узнать о нём. Я не оправдываю их поведения! Но и осудить — язык тоже не поворачивается. Да и попробуем поглядеть на случившееся с другой стороны. Допустим — скажем осторожное «может быть», — что через моих студентов тогда нашу реальность созерцали их визави в истории: подлинные Милюков, Коллонтай и прочие. Наверное, нет ничего удивительного в том, что этим людям моя коллега с её «административным ражем» и высокомерным начётничеством показалась мелковата?

[19]

— Предполагаю, — хмыкнул историк, — что Ангелина Марковна после ухода группы готова была взорваться и разбранить всех сотрудников на чём свет стоит. Как они, растяпы, могли стоять, разинув рты! Но не успела: Ада вернулась и, положив на один из кафедральных столов стопку свежих номеров «Родной стороны», вежливо посоветовала уважаемым преподавателям прочитать материал на второй странице. После чего и ушла окончательно.