Голоса деймонов

У Бертона об этой могучей памяти на взаимосвязи наглядно свидетельствует изобилие цитат на каждой странице. Такое впечатление, что Бертон прочел все книги на свете и запомнил их дословно. Замечательный пример того, как уместно он подбирает цитаты, мы встречаем в начале раздела, посвященного любовной меланхолии. Абзац начинается так: «Константин, de agric. Lib. 10, cap. 4, приводит пример из „Георгик“ Флоренция, где говорится о пальме, питавшей страстную любовь…» Влюбленная пальма? Казалось бы, и одного такого примера достаточно, чтобы произвести на читателя сильное впечатление. Но, не довольствуясь ссылкой на Константина, цитирующего Флоренция, Бертон принимается сыпать цитатами из Аммиана Марцеллина, Филострата, Галена, Иовиана Понтана, Пиерия, Мельхиора Гиландина, Зальмута, Мизальдуса и Сандиса, о которых современный читатель едва ли когда-то слыхал, но у которых — у всех без исключения — находятся свои истории о влюбленных пальмах. И как бы предвосхищая наше недоверие, Бертон твердо настаивает на том, что все это чистая правда:

Если же кто решит, что все это выдумки, то пусть прочет историю о двух италийских пальмах — мужской, что росла в Брундизии, и женской, росшей в Отранто ‹…› они не давали плодов, и так продолжалось до тех пор, пока они не выросли высоко и не смогли друг друга увидеть, хотя их и разделяло множество стадий (3.2.1.1.).

История о влюбленных пальмах сама по себе настолько очаровательна, что читателю фактически все равно, существовали ли эти Мизальдус, Сальмут и Мельхиор Гиландин на самом деле или их породило воображение Бертона. В другом месте (1.2.1.4), опасаясь навлечь на себя подозрения в чем-то подобном, Бертон заверяет нас, что он ничего не выдумает:

Однако я, возможно, докучаю вам этими пустяками, их можно счесть нелепыми и смехотворными, и они вызывают у некоторых людей слишком уж суровое осуждение, однако тем смелее я включаю их сюда, ибо они заимствованы мной не у бродячего сброда [circumforanean rouges] и цыган, но из сочинений достойных философов и врачей (некоторые из них здравствуют и поныне) и верующих профессоров прославленных университетов, способных отстаивать то, что ими сказано, и защитить себя от всяческих придир и невежд[70].

В общем, я вряд ли когда-нибудь узнаю о Мельхиоре Гиландине что-то еще, помимо того, о чем прочел у Бертона, но про эти влюбленные пальмы я не забуду никогда. И если мне понадобится упомянуть где-то о «бродячем сброде», я непременно вспомню замечательное слово circumforanean.

В поиске примеров Бертон не ограничивается письменными источниками. С таким же успехом он подбирает на удивление уместные случаи из собственной жизни. В том подразделе первой части, где утрата свободы рассматривается как одна из причин меланхолии, одно рассуждение начинается так:

Сколько же в таком случае мучений претерпевают те, кто трудится на золотых рудниках под началом жестоких надсмотрщиков (подобно 30 000 рабов-индейцев в Потоси в Перу), добывает олово и свинец в глубоких шахтах, камень — в карьерах, уголь — в копях, подобно многочисленным подземным кротам, обреченным на каторжный труд, на непрерывное изнуряющее напряжение, голод, жажду, бичи без малейшей надежды на избавление![71]

Но на этом Бертон не останавливается. Еще страницу с лишним он продолжает приводить все новые и новые примеры того, какими страданиями чревата для людей потеря свободы, — после чего завершает главу с характерной внезапностью, которой любители этой книги улыбнутся, словно знакомой причуде старого друга:

Впрочем, все это столь же очевидно, как солнце, и не нуждается ни в каких дальнейших подтверждениях (1.2.4.5)[72].