Голоса деймонов

Вполне может статься, что большие решения нам вообще неподвластны, а те намерения, которые мы все-таки осознаем, касаются лишь деталей повествования. И прежде всего это относится к тому, о чем именно мы вообще собираемся написать. Уже довольно давно я пришел к выводу, что нельзя с самого начала пытаться спокойно и рационально рассмотреть весь спектр возможностей, оценить их сравнительные достоинства и недостатки и решить: мы будем писать вот такую книгу, а не вот этакую. Та часть нашей личности, которая хочет написать именно эту книгу, а не какую-нибудь другую, нередко на такое совершенно не способна, а та, что умеет писать книги, не желает возиться именно с этой.

Среди этих больших решений, которые принимаются за нас, находится вопрос тона и точки зрения. Я не могу заявить, что «намерен» писать от третьего лица, хотя, как правило, почти всегда выбираю именно этот способ. И точно так же я не собирался делать авторский голос «Темных начал» отличным по тону от романов о Салли Локхарт, а оба их — от голоса, которым рассказаны «Чучело и его слуга» и другие мои сказки. В каждом случае я находил тот голос, которого требовала сама история, и хотя мне кажется, что все они разные, все же смею предположить, что если бы кто-то дал себе труд пропустить несколько моих произведений через компьютер, чтобы сделать стилистический анализ, программа бы показала, что у меня есть свои привычки, особенности и характерные черты, которые всегда меня выдадут, какой бы голос и тон я не выбрал для книги. Но поскольку мне неизвестно, что это за черты, я не могу сказать, что имею в этом отношении какие-то осознанные намерения.

Пожалуй, больше всего читателей волнует такой аспект авторского намерения, как «послание». После того, как свет увидели первая и вторая книга «Темных начал» (но определенно до появления третьей), мне неоднократно задавали вопрос, какие из моих персонажей плохие, а какие — хорошие; кому следует аплодировать, а в кого кидаться помидорами? Они, читатели, были явно разочарованы отсутствием четких сигналов со стороны автора и самой книги или хотя бы издателей (есть же, в конце концов, и реклама!) и чувствовали себя, так сказать, брошенными посреди бурного моря без руля и ветрил. Ответ я дал такой: «Этого я вам не скажу, но история еще не закончена. Подождите, пока прочитаете до конца, и тогда решайте сами. Но что вы будете делать, если персонаж, которого вы считали плохим, вдруг сделает что-то хорошее? Или хороший — что-то плохое? Может, лучше сосредоточиться на плохих и хороших поступках, а не персонажах? Люди — вообще существа сложные».

Судя по всему, аудитория этим удовольствовалась и вопрос задавать перестала, а с тех пор, как вышла последняя книга, меня уже редко спрашивали об этом в такой форме. Но в наши дни религия и мораль вызывают особенно острую тревогу, поэтому в том или ином виде вопрос этот все равно возникает. В частности — и в том, который я уже упоминал: «Можно ли думать вот это, если автор, очевидно, хотел сказать то? Какой угол зрения, какой ответ — правильный?» Люди и правда считают, что изначальное намерение автора важнее всего и что писатель может рассказать, как нужно читать его книгу.

Последняя сторона намерения, которую я собираюсь рассмотреть, связана с аудиторией в целом. «Для какого возраста предназначена эта книга?» У разных авторов на этот счет бывают самые разные мнения. Кто-то с радостью скажет: «Для шестиклассников и семиклассников» или «От тринадцати лет и старше» — а кто-то этого сделать решительно не сможет. В 2008 году большинство британских издателей детской литературы объявили, что в целях повышения продаж они теперь будут указывать на каждой книжной обложке возраст (5+, 7+, 9+ и так далее) — чтобы взрослые покупатели в неспециализированных магазинах могли разобраться, станет ли та или иная книга хорошим подарком для ребенка. Эта инициатива встретила горячий отпор целого ряда авторов, которые восприняли это как то, что издатели противятся их стремлению писать книги для читателей самых широких возрастных категорий, и считали, что возрастные маркеры отвратят многих детей от чтения книг, которые вполне могли бы им понравиться. Эта дискуссия продолжается до сих пор, демонстрируя в том числе и спорную природу самого «намерения». Действительно ли возрастные рекомендации любого сорта подразумевают, что книга предназначена для определенной категории читателей? Лично я придерживаюсь той точки зрения, что единственный подходящий глагол здесь будет «надеяться», но никак не «намереваться». У нас нет права рассчитывать на какую бы то ни было аудиторию. Сама идея сортировать читателей еще до того, как они увидят хотя бы первое предложение книги, представляется мне в высшей степени самонадеянной.