Эта беседа, по крайней мере, частично будет посвящена детской литературе — так говорится в программе. Я с самого начала хочу подчеркнуть, что не стал бы рассматривать вопрос в академическом ключе, даже если бы мог: мне трудно сколько-нибудь долго (или хоть сколько-нибудь глубоко) думать о чем-то, что не имеет для меня практического применения. Моя способность говорить о детских книгах строго ограничена тем фактом, что я сам их пишу, так что это будут размышления человека, который сочиняет истории и анализирует, как он это делает, а не филолога, досконально изучившего предмет с академической точки зрения.
Я собирался начать с попытки объяснить, что же такое детская литература, но это оказалось не так-то легко. Мы
Если взять, например, большой книжный магазин, его ассортимент можно будет разместить в торговом зале множеством разных способов. Обычно книги делятся по жанрам: хоррор, детективы, научная фантастика и так далее, но детская литература в этом смысле — не жанр.
Между тем в зале вам попадутся полки, маркированные как «женская литература», «черная литература», «гей- и лесбийская литература». Может быть, детская тоже из таких?
Увы, эта классификация тоже не годится, потому что все такие книги пишутся людьми, которые
Но детскую литературу пишут не дети. Ее пишут, редактируют, иллюстрируют, публикуют, печатают, продают, рекламируют, критикуют, читают, преподают на всех уровнях от дошкольного до университетского, и чаще всего покупают именно взрослые. Роман, написанный ребенком, — очень редкое явление. Мы охотно принимаем ситуацию, когда ребенок успешно раскрывает свои дарования в музыке, в шахматах или в математике, потому что все эти виды деятельности основываются на распознавании абстрактных паттернов. Но литература состоит из совершенно иного вещества — из жизненного опыта. Десятилетний ребенок, написавший, к примеру, «Танец под музыку времени», «Гордость и предубеждение» или «Том и полночный сад», — это уже не вундеркинд. Это чудовище.
Я говорю сейчас о романах — не о поэзии. Стихи — по крайней мере, в той степени, в которой они представляют собой устойчивые паттерны, — более доступны юному уму: все мы неоднократно видели действительно выдающиеся стихи, написанные маленькими детьми под руководством хороших учителей (таких как Джил Пирри, автор книги «Точки соприкосновения: программа по обучению стихосложению», 1987). Правда, когда я сам учил детей, мне частенько приходило на память одно наблюдение, сделанное философом-досократиком Ионом Хиосским. Он в свое время сказал: «Удача не имеет ничего общего с умением, но приносит плоды, которые невозможно отличить от плодов умения». Я никогда не забываю, какую роль удача играет в моей собственной работе, — и было бы странно, если бы она ничего не значила в работе других. Надо просто давать детям больше возможностей поймать удачу за хвост.
Итак, детская литература — это не то же самое, что женская или черная. Но есть и еще одна существенная разница. Принадлежность к остальным упомянутым группам — дело в общем и целом постоянное: я всегда был белым гетеросексуальным мужчиной, и хотя нельзя быть на сто процентов уверенным в завтрашнем дне, могу с известной уверенностью утверждать, что таким и останусь. Но когда-то я был ребенком, и другие взрослые, занимающиеся детской литературой, — тоже. А те, кто сейчас ее читают, — дети, рано или поздно повзрослеют. Иными словами, между ними, детьми, и нами, взрослыми, нет никакой непреодолимой пропасти — равно как и между книгами для детей и для взрослых. Здесь сохраняется известного рода континуальность: нам, взрослым, должны быть интересны книги для любого возраста, потому что наш собственный жизненный опыт включает все возрасты.