Голоса деймонов

Некоторые сказки из этого собрания похожи на краткие заметки, которые опытный рассказчик может взять за основу выступления, щедро приукрасив их импровизацией. Такова, например, сказка под названием «Прекрасней всех на свете», записанная со слов цыганки Тайми Босуэлл в 1915 году. Эта странная коротенькая история (всего на один абзац) содержит широко известные мотивы (героиню, запертую в ящике, бросают в море; кольцо падает в воду, но возвращается в желудке выловленной рыбы), но нетрудно представить себе, что хороший рассказчик сумеет нарастить плоть и кожу на этот голый скелет, а затем оживить свое творение и придать ему неповторимую индивидуальность.

Между прочим, отличный пример такой способности к изобретательному наращиванию деталей являет сама Тайми Босуэлл — в одной из лучших на свете сказок, великолепной «Пестрой Шкурке». Запись этой истории — настоящее чудо. Мы как наяву слышим голос рассказчицы, как она нанизывает одну мелодичную фразу на другую, играя на сюжетном скелете, и словно джазовый музыкант — какой-нибудь Арт Тэйтум, Чарли Паркер или Коулмен Хокинс — рождает из горстки аккордов новую музыку, улетая так далеко, что, кажется, будто связь с исходной структурой потеряна безвозвратно, но всякий раз с идеальной точностью приземляется на верную ноту — причем как раз тогда, когда мы меньше всего ожидали. И, слыша это, мы смеемся от восторга. Нечто подобное происходит и в тот момент, когда туфелька приходится Пестрой Шкурке впору (да, это вариант «Золушки»), и молодой господин, истомившийся от любви к неизвестной красавице, которую встретил на балу, протягивает руки, чтобы заключить ее в объятия, и тут…

— Постой, — говорит она и убегает. И возвращается обратно — в том своем атласном платье с золотыми веточками и в золотой короне, и обе серебряные туфельки — у нее на ногах.

Молодому господину неможется, так он хочет обнять ее.

— Постой, — говорит она и опять убегает. И возвращается в платье шелковом, цветом как перья всех птиц небесных. И теперь уж она не говорит ему «постой», и тут он на нее как кинется! Как говорится, чуть заживо не съел.

Судя по всему, Тайми Босуэлл была на удивление забавной и изобретательной рассказчицей, и эта ее версия «Пестрой Шкурки» стала классической — как «Тело и душа» в исполнении Коулмена Хокинса и отчасти по тем же причинам. Мастерство тайминга, будь то непогрешимое чувство ритма или идеальное чутье на момент, когда можно вставить шутку, — вот что роднит хороших сказителей с хорошими джазменами; и в «Пестрой Шкурке» Тайми Босуэлл мы находим еще один пример блестящего тайминга, выражающегося на сей раз в точно рассчитанных переходах между временами. Когда нужно просто описать происходящее, спокойно и без напряжения, Тайми ведет свой рассказ в прошедшем времени:

Решили, что на кухне она пригодится — помогать поварихе. И вот пришла госпожа за ней в ее каморку, и привела ее на кухню, и сказала прочим слугам: вот, теперь она будет как одна из вас.

Но в самые яркие, драматичные моменты она переключается на настоящее время:

И вот она входит в бальную залу, Пестрая Шкурка наша. А молодой господин уж давно ее ждет да высматривает. И как увидел, сразу к отцу: вели, мол, послать за самой быстрой лошадью, какая есть у нас на конюшне…

Когда история рождается прямо в процессе повествования, такие переходы между временами воспринимаются как совершенно естественные, ненатужные, почти незаметные. Тем современным романистам, которые ограничиваются настоящим временем, есть чему поучиться у настоящих художников вроде Тайми Босуэлл.

Впоследствии «Пестрой Шкурке» отдали должное многие другие издатели народных сказок (так, Алан Гарнер и Кевин Кроссли-Холланд включили ее в свои замечательные сборники), да и сам я попытал с ней счастья. Впрочем, ничего удивительного: это классика.