Серебристым пунктироммерцает в окнедолгожданный,нежданный,нечаянныйснег…Отодвинуты шторы —у грани стеклапозабыты на миги хула, и хвала!и в домах, и в сердцах —тишина:вот и брезжит надежда,и глуше — вина…Что за снег, что за снег —ни пятна, ни следа!А с утра,точно в марте,заблещет вода…* * *
О, Русь моя, одна шестая суши!Постигну ль я путь нелегкий твой?Уже ль твоих аборигенов душис моей имеют вечное родство?Уже ль их боль покорно отступаету плещущего зеркала реки,когда буксира дальние гудкиподбрасывают в небо птичью стаю?Прошедших лет заветные надеждыим так же светят до тех пор, покапотомки извлекут из сундукадля смерти припасенные одежды?И так же ли повсюду проклинаютвражды безумной ржавые мечи,во тьме которых ненависть слепаяживет, дымя пожарами в ночи?А с пепелищ, как перекати–поле,под безутешный плач вагонных сотвновь держит горький путь за лучшейдолейтвой Богом не обласканный народ!..Ответы соберу ли по крупицеза годы, что подарит мне судьба,которая, как цапля за Кубань,за грань тысячелетия стремится!?.ЭТО БЫЛО В ДЕТСТВЕ
Я представлял себе «хрущобы» раем,когда за старым глиняным сараемшелковицу на завтрак собирали воду пил из гулкого ведра…Туманный отсвет быстрых ног девичьихя принимал как оперенье птичьесреди открытий, совершенных мной,тем летом, что прошло давным–давно…И в рифму я писал о красном флагена белой разлинованной бумагелишь потому, что флаг был жизни частью,и мне она в тот мигсулила счастье!ЗИМА
Отсеребрилась тень акаций,погасло разноцветье дня —довольно лету зазнаваться,уже зовет зима меня!И вот она идет по свету —зима — хандра, зима — беда…По воле северного ветраструится белый снег в садах.По воле северного ветраприроды суть обнажена —июльской лаской не согрета,вдруг стала подлинной она!Стал свет берез еще белее,чернее — глубина воды,и купол вечера алеетогнем рождественской звезды.Зинаида ШЕДОГУБ
Отрывок из повести «ТАКАЯ КОРОТКАЯ ЖИЗНЬ…»
Володька проснулся, сполз с кровати, сонно пошатываясь, натянул штаны, протер сухонькими кулачками глазенки, робко глянул по сторонам и вздрогнул от радости: на углу стола лежал забытый кем-то из взрослых коробок спичек. Боясь разбудить сестру, он, крадучись, подошел к столу, накрыл ладошкой коробок и сунул его в карман.
— Опять сахар воруешь! — прикрикнула на него проснувшаяся Маша.
Володька виновато вздрогнул и отпрянул от стола.
— Ни, не ив, — криво улыбаясь, оправдывался он.
Но Маша уже забыла о брате и лихорадочно натягивала платье: за окном шумели ее друзья: рыжий Лешка, по кличке Помидор, вечно простуженный Толик, задиристый, драчливый, за что его прозвали Петухом, подруга Юлька, попросту Юла, шустрая, говорливая девчонка.
— Седня гуляем свадьбу, — вваливаясь в комнату, сказал Толик.
— Не спеши, Петух! Я женюсь на Юле, — покраснев, заявил Лешка.
— Все я да я… — покачивая кудряшками, ломалась Юлька, — нехай седня невестой буде Машка.
— Та я ж целоваться не умею…
— Ну, наряжайся получше, а вы, хлопцы, столы готовьте, — приказала Юлька.