Голоса Памано

– Да. Ты уже семь месяцев Элиот. А школа уже семь месяцев – наш остров безопасности. Настоящий символ.

– Символ чего?

– Выживания. Ни один из наших островов не существовал так долго.

– Ага.

– И ни один Элиот. Главный штаб утверждает, что, если ты останешься в живых, мы постепенно будем наполнять тебя новым содержанием.

Маки, Эм-и-пять, союзническая армия постепенно будут наполнять меня содержанием, как наполняют мясным фаршем каннеллони на День святого Стефана. Словно они не знают, что я всего-навсего учитель, который пишет пейзажи; правда, с тех пор как я оказался здесь, в экстраординарной для меня обстановке, я занимаюсь тем, что пишу портреты важных персон, таких как Роза с ее животом, в котором уже была ты, доченька моя. Как Элизенда Вилабру, как Тарга. Когда-нибудь я поведаю тебе, доченька, об одной знакомой даме. Хотя не знаю, смогу ли.

– А что случилось с предыдущими Элиотами?

– Их, увы, убили.

– Ах ты, черт! Быть связным опасно.

– Да. – В тишине было слышно, как Вентура жует орешки. – Они прогоркли.

– Это единственное, что у меня есть.

– На следующей неделе мы установим на школьном чердаке радиопередатчик.

– Да у вас с головой не в порядке. А если меня схватят?

– И еще я принесу тебе пистолет. Если передатчик обнаружат, ни в коем случае не называй им частоты.

– Запросто.

– Сила Элиота заключается в способе его существования.

– Существования в виде призрака.

– Не знаю. Мы, например, хотим, чтобы когда эсэсовцы встречаются с генералом Юсте и его полковниками, они боялись, что Элиот взорвет землю у них под ногами. – Несмотря на высказанное замечание, он сунул в рот еще несколько орешков. – Да, отлично сказано, призрак, да, именно призрак. Поскольку я все время в движении и никогда не останавливаюсь, иногда я тоже Элиот. Ты повсюду.

– Если ты все время в движении, то почему, когда схватили твоего сына, ты не пришел, чтобы занять его место?

Продолжая вглядываться в темноту, лейтенант Марко дожевал орешки и позволил себе еще одну паузу, чтобы скрутить папироску. Облизав край бумаги, он резко бросил:

– Ты считаешь, что вправе спрашивать меня об этом?

– Не знаю. Так почему ты не пришел?

– Я был в Тулузе. Когда до меня дошло известие…

Когда до него дошло известие, Вентура просто обезумел, пригрозил смертью команданте Каспе, который не дал ему разрешения на явку с повинной, и, нарушив все приказы, сбежал из ставки. Он прибыл в Торену поздно ночью и очутился перед свежей могилой сына, своего наследника. Да, он приехал слишком поздно и чуть не умер от горя, и трое сопровождавших его товарищей заставили его исчезнуть из деревни той же ночью. Его не отдали под военный трибунал в Тулузе лишь потому, что таких людей, как лейтенант Марко, было очень мало.

– Что ты говоришь?

– Да ничего. Что я был в Тулузе. – И указывая на окно: – Внимание, осталось совсем немного.

Они снова замолчали, на этот раз довольно надолго. Время от времени, когда Вентура делал затяжку, их лица окрашивались в цвет крови.

– А я слышу реку Памано, – сказал Ориол.

– Но из Торены Памано не слышно.

– А я слышу. – Тишина. – Неужели ты не слышишь?

Вентура с трудом сдержал улыбку, всплывшую откуда-то из глубины. Однако Ориол ее почувствовал и с удивлением взглянул на товарища. Вентура затянулся папиросой.

– Дело в том, что… старики Торены, наши деды, когда я был маленьким, говорили, что…

– Что?

– Говорили, что реку слышит лишь тот, кому суждено умереть.

– Всем нам суждено умереть, – возразил учитель, почувствовав себя явно неуютно.

– Ее называют рекой тысячи имен, – сказал Вентура в надежде нарушить возникшую неловкость.

– Почему тысячи имен?

– Сначала она носит имя горы, которая питает ее воды, и называется Памано. Ниже по течению некоторые называют ее Бернуи, а дальше – река Алтрон, и при этом у нее меняется голос и вкус воды. Даже форель в Алтроне совсем другая, не такая нежная и вкусная, как та, что мы ловим в Памано.

Вентура сделал глубокую затяжку. Он был далеко отсюда. Пристально вглядывался Торрету, но при этом ловил рыбу на берегу реки Памано.

– А еще дальше, у моста Моли, ее называют река Сант-Антони, и там она уже совсем не поет своих песен.

Молчание. На горе Торрета-де-л’Орри – кромешная тьма. У них уже саднило в глазах от бесконечного вглядывания в ночной мрак. Вентура поморгал немного, сплюнул табачную крошку и сказал:

– Знаешь, о чем однажды спросил меня Вентурета?

– О чем?

– Мы возвращались из Бони-де-ла-Мата и, когда добрались до Памано в районе Сеури, поехали вдоль реки.

Лейтенант Марко снова замолчал. Сделал еще одну затяжку. Ориол подумал, что, видимо, мысленно он оказался со своим сыном на берегу реки, а может быть, просто задремал. И решил не нарушать наступившей тишины. Но пауза длилась так долго, что в конце концов он рискнул сказать послушай, так что тебе сказал Вентурета?

– Что?

Словно пробудившись ото сна, Вентура затушил окурок в блюдце, служившем ему пепельницей, и вздохнул:

– Да какая разница? Ему было годиков пять или шесть. – И энергично: – Ну-ка, давай! Пора уже.

– И все-таки что он тебе сказал?