Голоса Памано

– Ах да. И когда, ты говоришь, она собирается прийти?

– Сегодня вечером.

– Передай ей от меня привет. Я не могу остаться.

– Нет. Ты останешься дома.

– Говорю же тебе, я не могу, мама!

Сеньора Элизенда Вилабру встала и вышла на балкон. Глядя на Барселону, на нагромождение домов и улиц, по которым суетливо передвигались казавшиеся крохотными точками люди, влачащие на спине свои неведомые жизни, она очень тихо, с бесконечной усталостью в голосе произнесла нет, ты останешься, и останешься ради нее.

Марсел отпил глоток виски. Никогда в жизни ему не приходило в голову, что он может противиться желаниям матери. По крайней мере, открыто. Нужны были поистине партизанские ухищрения, чтобы хоть как-то противостоять ее святейшей воле. И нередко у него ничего не получалось и приходилось смириться. На этот раз он попытался вывернуться.

– Ты что же, собираешься меня на ней женить? – В очередной глоток виски он вложил весь сарказм, на какой только был способен.

Элизенда повернулась к сыну. Размеренное тиканье часов. Неожиданный крик какого-то парня, нарушивший спокойствие изысканной улицы. Где-то вдалеке – завывание сирены «скорой помощи», перевозившей чью-то полуразбитую жизнь. Далекий и отстраненный, словно нарядный занавес в театре, пульсирующий город.

– Я хочу, чтобы вы познакомились.

– Но у меня есть невеста.

– Ах так? – Она сумела придать своему голосу убийственную иронию. – Вот оно что. Первый раз слышу.

Еще до обеда Марсел вынужден был признать, что нет, по правде говоря, это не невеста, а подруга.

– Ну, таких подруг у тебя хоть пруд пруди.

– И что в этом плохого?

– Да ничего. Но в какой-то момент надо уметь поставить точку и начать с новой строки. Ты не можешь оставаться всю жизнь подростком. Тебе уже двадцать шесть лет.

– Еще не исполнилось.

– Прошло уже два года, как ты окончил университет. Настало время подумать о полезных вещах.

Это должно было случиться. Всему в жизни наступает предел, и Марсел знал, что у него не получится вечно бить баклуши и настанет день, когда мать скажет ему, что пришло время подумать о полезных вещах, заговорит о точке и новой строке и заметит, что больше он не сможет вести такую вольготную жизнь. Это был жестокий момент, и юноша попытался сгладить его с помощью еще одного глотка виски. Второго? Третьего? Парень склонил голову, пытаясь смириться с тем, что его ждет. Посмотрим, что предложит мама. Четвертый глоток.

Точка и новая строка, которые сеньора Элизенда подготовила для своего сына, заключались в том, чтобы познакомиться с Мерче Сентельес-Англезола-и-Эриль и жениться на ней, дабы молодожены могли объединить причитающиеся им состояния, подарить родителям внуков и быть счастливыми до конца дней своих; при этих словах Марсел ощутил себя королем или его наследником, но только без преимуществ, связанных с короной.

– Итак, это означает, что я женюсь не по собственной воле, а исключительно исходя из государственных интересов.

– А на ком ты хотел бы жениться по собственной воле?

– Я вообще не хочу жениться. Мне достаточно лет, чтобы самому решать такие вопросы.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Мне двадцать шесть лет.

Мать и сын молча смотрели друг на друга. Она – стоя на пороге балконной двери, он – с пустым стаканом в руке.

За двадцать шесть лет у него было более чем достаточно времени для того, чтобы отвести душу, познать жизнь, все в ней попробовать и так далее и тому подобное. Мама сказала ему если ты этого не сделал, ты идиот. А если сделал, то и хватит; теперь необходимо взяться за ум, жениться и заняться повседневным трудом вместе со мной или с Газулем. Все, закончилось твое пустое времяпрепровождение за планированием новых спортивных сооружений и прокладкой черных трасс. Ты адвокат и должен работать здесь, в Барселоне, в конторе. И каждый день.

Великолепно. Великолепно. Мерное тиканье часов его слегка успокоило, и ему удалось избежать резкого, явно контрпродуктивного выпада в адрес матери. Что ж, завершение определенного жизненного этапа. На какое-то мгновение, пока он говорил себе хватит тебе виски, еще ведь утро, он было подумал о том, чтобы взбунтоваться: нет, прочь отсюда, хватит, ça suffit, все кончено, мир и вечный покой, finito, finish, мама, буду до конца стоять на своем, я свободный мужчина и женюсь, когда мне заблагорассудится, и точка. И работать я начну, когда найду в себе силы для этого. Такие вещи нельзя форсировать. Ах, как прекрасен бунт, Че Гевара и все такое. Но прежде, чем он открыл рот, чтобы изречь первое «нет», ангел благоразумия выставил перед его взором транспарант, информирующий о неминуемых последствиях такого рода акта доброй воли, и ему стало так лень затевать борьбу, что он предпочел дождаться вечера, а вдруг эта самая Мерче окажется совсем даже ничего. Почему бы и нет?