Голоса Памано

Мне пришлось срочно заталкивать их на чердак, потому что как раз в этот проклятый момент в школу, как и обещал, завалился Валенти Тарга с двумя своими подручными. Что меня больше всего пугает в такой ситуации, так это что в классе могут услышать, как наверху кто-то, например, чихнет, а еще что кто-нибудь из моих гостей может просто сойти с ума. Потому что причин для потери рассудка у них предостаточно. Позднее голландка поведала мне их историю: они тоже были евреями. Она – мать девочек. Мужчина же математик, которого союзники хотят через две недели видеть в Лиссабоне, но она была с ним незнакома и ненавидела его, потому что он отправился с ними вместо ее мужа, которому пришлось остаться в Маастрихте в ожидании очередной отправки по маршруту. Еще она сказала мне, что малышки научились быть тише воды ниже травы, тщательно скрывать свой страх (они напомнили мне Ива и Фабриса, у них были такие же глаза, полные безмолвного ужаса) и не говорить об исчезновении бабушки с дедушкой, случившемся однажды ночью, когда эсэсовцы прочесали Гарлем и до отказа заполнили два поезда протестующими и рыдающими людьми… Молчание было единственным способом выжить в том немыслимом аду. Женщина очень беспокоилась, что это бесконечное молчание ее девочек может в конце концов разъесть им души, я просто не знаю, что делать, повторяла она. Я тоже не знал, что сказать несчастной женщине, но понял, что всегда найдется кто-то, кому еще хуже, чем тебе.

Я подозреваю, что Валенти Тарга уже начал что-то вынюхивать. Иначе зачем ему было именно тем вечером являться в школу за готовой документацией, которую он якобы должен был отвезти в Лериду, дабы обсудить с властями возможность асфальтирования дороги в Сорт? Почему он не велел мне прийти к нему в мэрию? Он проверял документацию необычайно медленно, словно нарочно тянул время. И все время молчал и как будто прислушивался к тишине, словно надеялся услышать, как на чердаке случайно закашляется еврейская девочка с косичками. Когда он наконец ушел, я притворился, что иду спать в комнату, которая у меня теперь есть в школе, выключил везде свет и выждал более получаса в темноте. Потом, не включая света, зажег газовую плитку и приготовил своим жильцам суп, который придаст им сил. Ведь они уже двенадцать дней не ели горячего. А я уже несколько недель почти не спал. На войне как на войне, доченька. Проводник сказал мне, что голландцы пришли из Арьежа не через Монтгарри и Пла-де-Берет и не через перевал Салау, а со стороны Андорры. То есть шли странным кружным путем по долинам Тор и Валь-Феррера. Ты спросишь, зачем их направили в Торену; так вот, по простой и весьма драматичной причине: во всем Пальярсе нет больше ни одного надежного места, поскольку никто не хочет рисковать и укрывать беженцев. Школа Торены – практически единственное надежное укрытие. В этих горах и долинах люди очень запуганы, как, впрочем, и я.

Тина поднесла тетрадь к глазам, а потом снова положила ее на стол. Сняла очки и потерла глаза. Ей трудно было разбирать этот почерк, четкий, но слишком мелкий. На экране компьютера тревога Ориола Фонтельеса, набранная двенадцатым кеглем шрифта «Гельветика», прочитывалась лучше. Тина спросила себя, добрались ли молчаливые девочки с косичками до Лиссабона или стали жертвой безжалостного фатума на полпути к цели. Она располагала сведениями о Фабрисе и Иве, но о еврейских девочках с косичками не знала ничего. Пятьдесят шесть лет тому назад маленькие голландские еврейки были девочками с косичками и страхом в глазах, которые с наслаждением поглощали горячий суп на чердаке торенской школы, снесенной всего месяц назад. Как бы мне хотелось познакомиться с… Как бы мне хотелось повернуть время вспять, чтобы иметь возможность побольше поговорить с Арнау, узнать, о чем он мечтал, понять, не прячется ли в его глазах страх. Как бы мне хотелось в четверг не идти к врачу. Как бы мне хотелось, чтобы Жорди никогда меня не обманывал. Боже мой, что же такого плохого я совершила в последние сорок лет своей не слишком удачной жизни…

День выдался облачным и покрыл грязной пеленой все вокруг, даже эту долбаную униформу: я же говорил тебе, что должен быть одет как с иголочки.