Голоса советских окраин. Жизнь южных мигрантов в Ленинграде и Москве

«Городские неформальности», как назвал их Орен Йифтахель, характерны не только для Советского Союза[853]. Неформальная экономика, построенная на новичках, таких как Айтматова, Асадов, Хайдаров и Калилова, становится основой продолжающегося роста крупных современные городов, жители которых требуют все более высокого уровня жизни. Мигранты, прибывающие в такие города без необходимых документов для долгосрочного проживания, приносят творческую и экономическую энергию при низких краткосрочных и долгосрочных затратах. Йифтахель связывает неформальность конца XX в. с новым «городским колониальным стилем». Бывшие имперские державы пренебрегают прежними владениями, поскольку видят, как потоки населения, в которых раньше преобладали европейские поселенцы, переселявшиеся за границу, уезжают обратно[854]. Саския Сассен-Куб называет это явление «периферия ядра»[855]. В Советском Союзе самым желанным пунктом назначения был центр Москвы, который постепенно занимали среднеазиатские и кавказские торговцы. Советское государство, его чиновники и принимающее население встречали уличных торговцев и их так называемые дефицитные товары смесью радушия, терпимости и отвращения, что затрудняло их интеграцию в городское пространство Москвы.

Растущая неформальная экономика позднего СССР остается малоизученной и до сих пор рассматривается в основном с точки зрения дееспособности государства[856]. В этой главе пойдет речь о разнообразных ее эффектах, связывающих центр и окраины СССР, влияющих на экономику домохозяйств, потребительское поведение и повседневные отношения в масштабах всего Советского Союза. Индивидуальные истории показывают, как влияние снизу формировало контуры позднесоветской экономики, и раскрывают проблемы, а также возможности участия в неформальном обмене. Используя методы, которые одновременно подрывали и поддерживали систему, торговцы работали через артерии мигрантских сетей. Майкл Кирни характеризует эти сети как «сосудистую систему, через которую проходят люди, информация, товары, услуги и экономическая ценность»; такие системы, однако, зависели от интимных, личных, а иногда и от мимолетных и случайных связей[857]. Торговцы и сети поддерживали экономическую активность в южных республиках, реагируя на изменение отношений между центром и периферией. Затем этот динамизм сформировал потребительскую и уличную жизнь в Москве и Ленинграде и по всему СССР в 1980-х гг.

В своих историях четыре торговца подчеркивали тяжелые, а в некоторых случаях мучительные для них решения расстаться с друзьями и семьей. Каждый говорил о своей способности преодолевать расстояния, а также о незнакомых лицах, тесных пространствах, серых зданиях и таком же небе, которые представляли чуждую московскую среду. Они считали, что индивидуальная ловкость и решительность, а также общая советская культура помогли им вписаться в преимущественно славянский, но разнообразный этноландшафт Москвы[858]. Торговые сети сформировались в основном по этническому признаку; Айтматова, Асадов, Хайдаров и Калилова соответствуют тому, как Мин Чжоу описывал транснациональных этнических предпринимателей в современных западных городах. «Ограниченная солидарность» облегчает выявление и использование прибыльных возможностей, не признаваемых принимающим обществом. Солидарность также противостоит социальной и культурной изоляции и потенциальной дискриминации[859]. В Москве этнические различия, как обсуждалось в предыдущих главах, наделяли кавказских и среднеазиатских мигрантов особым статусом. Если Асадов вспомнил о значительном расизме, то остальным трем скорее ближе был дискурс дружбы народов. Они утверждали, что, несмотря на социальную изоляцию, Москва стала, возможно, не первым, но «вторым домом» как для русских, так и для нерусских[860].