Голоса советских окраин. Жизнь южных мигрантов в Ленинграде и Москве

Беспокойство Айжамал Айтматовой о пятерых детях и состоянии ее брака занимало ее мысли в начале 1980-х гг. Работы, помимо сезонного сбора хлопка, было мало, а стоимость одежды и других предметов первой необходимости росла[870]. Случайная встреча с бывшей одноклассницей на деревенском базаре натолкнула на мысль о Москве. Одноклассница работала в столице вместе с мужем и вернулась домой по настоянию родителей, как только забеременела. Разговор «всколыхнул» Айтматову, но презрительное отношение мужа к плану деревенской женщины, почти не владеющей русским языком, поехать в Москву быстро остудило ее пыл[871]. Через два года, когда она изо всех сил старалась подготовить детей к школе, идея вернулась. Она разыскала подругу, чей доход в Москве обеспечивал финансовую стабильность и видимое счастье. На угрозы мужа развестись и забрать детей Айтматова ответила: «Делай что хочешь, я не могу больше жить с этими ежедневными ссорами из-за денег»[872]. Она продала лошадей, которых держала ее семья, и в «худший день в ее жизни», не имея четкого представления о том, что она будет делать, помахала на прощание своим детям и села на поезд до Москвы.

Энтузиазм преобладал у Мээрим Калиловой, когда она покинула ту же деревню в 1983 г. Ее мотивы отличались от мотивов Айтматовой, история которой иллюстрирует то, что Эрин Траут Хофманн и Синтия Бакли называли «ограниченным выбором» женщин, мигрирующих с периферии в центр. Они отправляются в путь и выстраивают свою миграцию, соотносясь с семейными обстоятельствами и ориентируясь на более крупные социальные сети[873]. Калилова отправилась одна, при поддержке родителей, чтобы осуществить свою мечту о высшем образовании в столице. Она нашла друга друзей, у которого можно было обосноваться в Москве. И хотя цель Калиловой была ясна, пути к ней у нее не было. Всего через несколько дней она поняла, что ее плохое знание русского языка делает невозможным ее поступление в университет. Пристыженная Калилова отказалась вернуться домой, чтобы ее не заклеймили как неудачницу. Случайная встреча с кыргызом, учившимся в Московском политехническом институте, привела к предложению разделить комнату в общежитии и присоединиться к небольшому кругу торговцев фруктами на городских рынках.

Эти четверо потенциальных торговцев видели надежду в географической мобильности, чтобы использовать «пространственную асимметрию», характерную для современных западных обществ, а также уникальный статус второй экономики СССР[874]. Москва оставалась центром того, что Диана Кёнкер называет «зрелой потребительской культурой» последних лет существования Советского Союза[875]. Чистый доход в центральных городах продолжал расти, и успехи социализма все больше зависели от повышения уровня жизни, основанного на потреблении[876]. Дефицит продуктов в московских продуктовых магазинах в конце 1970-х и в 1980-е гг. был главным предметом жалоб граждан, что вызывало беспокойство у власти[877]. Из Моссовета регулярно поступали призывы к ЦК партии других союзных республик о поставке дефицитных товаров – один из них в 1976 г. требовал от Кыргызстана немедленно отправить в столицу лук[878]. После назначения Юрия Андропова КГБ начал массовую операцию против Московской плодоовощной конторы. Расследование показало, что почти половина товаров, доставленных в московский аэропорт Шереметьево, так и не поступила в продуктовые магазины[879]. Функционеры коммунистической партии перенаправляли поставки продовольствия на организацию собственных приемов и оставляли продукты для личного пользования, а некоторые продукты отправлялись на колхозные рынки, где их можно было перепродать в два-три раза дороже, чем в государственных магазинах[880]. Коррупция и другие формы недееспособности государства высветили переплетение формальной и неформальной экономики в СССР, когда люди, товары и деньги циркулировали так, чтобы заполнить бреши в государственном производстве и политике распределения товаров.

Сельские регионы в России, а также южные окраины СССР столкнулись с растущим дефицитом основных потребительских товаров на рубеже 1980-х гг., но без компенсирующих рынков и неофициальной торговли в центре[881]. Для наших четырех мигрантов надежда или предвкушение возможности пожинать плоды советской пространственной асимметрии сдерживались чувством разочарования из-за невозможности достичь дома их основных целей: обеспечить здоровье и благополучие семьи, получить хорошее образование. Эмоции и трезвые практические расчеты начали работать заодно, когда все четверо работали над адаптацией к значительным культурным и географическим расстояниям.

Адаптация