Голоса советских окраин. Жизнь южных мигрантов в Ленинграде и Москве

Дела Абдула Халимова в годы перестройки также шли в гору, но чувство успеха сдерживалось растущим ощущением напряжения, которое в итоге привело к распаду СССР. В аэропорту Шереметьево в 1985 г., во время первой поездки домой в Душанбе из МГУ, куда он поступил на медицинский факультет, он посмеялся над стариком, который, увидев, что он читает сборник стихов на фарси, закричал: «Зачем ты читаешь это здесь? Тебя могут за это арестовать!»[951] Он вспоминал, что жажда знаний проявилась как у таджиков, так и у русских, поскольку на рынках и в книжных магазинах ежедневно появлялось все больше и больше литературы – к концу 1987 г. казалось, что нет запретных тем, что всю литературу можно не только читать, но и открыто обсуждать.

Халимов указывал, что у перестроечных свобод была и темная сторона. Во время поездки в Вильнюс (Литва) в 1988 г. владельцы магазинов игнорировали его, когда он говорил по-русски. Вскоре он обнаружил, что лучший способ общения – говорить по-таджикски, а однажды он ясно дал понять, что не является носителем русского языка, после чего разговор на русском продолжился без проблем. Он «чувствовал [межнациональную] напряженность на улицах»[952]. Как и Бакчиев, он вспомнил поворот, произошедший в 1990 г. Уровень жизни в Москве снизился, и в ту зиму во многих квартирах отключили отопление. В условиях «холода и голода» некоторые москвичи стали прислушиваться к националистически настроенным общественным деятелям, которые кричали: «Давайте забудем о республиках и хотя бы раз накормим свой народ»[953]. Эта риторика перекликалась с тем, что он слышал от таджикских националистов во время поездок домой в Душанбе, где антиправительственные беспорядки в феврале 1990 г. переросли в нападения на русское население. В результате сотни были ранены и несколько человек погибли[954]. Отмечая события в Тбилиси (Грузия) и по всей Армении и Азербайджану с 1989 г., а также напряженность в странах Балтии, Халимов всегда с облегчением возвращался в московскую больницу № 50, где проходил практику в последние годы перестройки.

Рассуждая о растущей этнической и политической напряженности, Халимов вспомнил забавный эпизод, который, однако, также подчеркивал каждодневное проникновение националистических идей в годы перестройки. В 1990 г. он отправился с другом в Харьков на выходные. Этот друг с Западной Украины в последнее время стал настаивать, чтобы его называли Володымыром, а не Владимиром. Он взял с собой Халимова, чтобы тот помог ему познакомиться с местными женщинами. Халимов заметил двух симпатичных девушек у Харьковского центрального универмага, завязался разговор. К ним присоединился Володымыр, говорящий по-украински. Когда девушки ответили ему по-русски, он отчитал их за то, что они не говорят по-украински, ведь они были в Украине. «[Эти] девушки сказали нам, чтобы мы убирались вон». Халимов упрекал друга за то, что тот сначала предложил ему познакомиться с девушками, а затем сам же лишил его такого шанса. Какая разница, – задавался он вопросом, – на каком языке говорит хорошенькая девушка?[955] И что заставило рядовых граждан отвернуться от идеи дружбы народов?

Эта история позволила Халимову перевести дух, поскольку дальше его повествование стало мрачнее. Он окончил практику и вернулся в Таджикистан в 1991 г., и как раз тогда в стране началась гражданская война. Он бежал от кровавого насилия в 1992 г. и фактически оказался беженцем в маленьком российском городке на Южном Урале. Его привязанность к Москве сохранилась, а навыки хирурга позволили ему вернуться туда и получить российское гражданство в новом, постсоветском мире. Он увидел, что жизнь в Москве стала гораздо тяжелее для его таджикских соотечественников, многие из которых также бежали от войны, не имея ни образования, ни налаженной торговой сети. Он создал организацию для таджикской диаспоры, чтобы знакомить соотечественников с городским законодательством и законами Российской Федерации и защищать их от растущего предубеждения со стороны этнических русских, которые больше не сдерживались дружбой народов или существованием многонационального Советского Союза.