Даже когда на рубеже 1960-х гг. СССР активизировал усилия по завоеванию лояльности «афро-азиатских» стран, Хрущев с недоверием относился к продолжающимся инвестициям в отдаленные регионы, направленным на то, чтобы представить Среднюю Азию воплощением постколониального успеха. Он был недоволен постоянными конфликтами между лидерами республик, которые сыграли роль в срыве его плана по организации Среднеазиатского экономического совета[168]
. Сокращение государственных инвестиций в периферию лишь усугубилось в брежневскую эпоху: в основном финансирование направляли на крупные проекты в европейской части России и на восток России, где была сконцентрирована добывающая промышленность. Западные аналитики того времени отмечали, что в этом отношении Советский Союз следовал глобальным тенденциям: уровень взаимодействия между Европой и слаборазвитыми бывшими колониальными регионами снизился, что только усилило значительное неравенство между северными и южными регионами в 1960-х и 1970-х гг. Приведет ли такое сходство к схожим последствиям: к росту потока мигрантов, направлявшегося в советские столицы? Будет ли советское правительство пытаться обуздать растущее недовольство городского населения прибывающими из бывших колоний мигрантами? Несмотря на то, что СССР придерживался четких социальных и экономических стратегий, которые позволяли уменьшить масштабы миграции, он столкнулся с проблемами в управлении миграционными процессами, по мере увеличения уровня экономического неравенства в регионах.Советские инвестиции, хлынувшие на Кавказ и в особенности в Среднюю Азию в 1950-х и начале 1960-х гг., мало изменили состояние региональной экономики. Советские специалисты по планированию сосредоточились на «передовых» разработках, таких как система орошения Голодной степи в Узбекистане и ирригация Нурекской ГЭС в Таджикистане[169]
. Ресурсы и продукция по-прежнему были встроены в общесоюзную систему, которая была под контролем Москвы: их направляли в европейскую часть России на предприятия обрабатывающей промышленности. Руководящие должности в промышленности, технических и административных учреждениях все еще занимали преимущественно славяне. Если выходцы из Средней Азии, окончившие русскоязычные технические училища и институты, где учились по преимуществу славяне, медленно поднимались по карьерной лестнице, то русские инженеры и специалисты быстро получали должности на передовых проектах послевоенного времени, якобы для обеспечения их успеха[170]. Артемий Калиновский отмечает большое количество славянских инженеров, задействованных в проекте Нурекской ГЭС в Таджикистане, но не привлекающих местных специалистов, это привело местных экономистов к выводу, что данный проект усугубил проблему местного уровня занятости, а не помог ее разрешить[171]. Жалобы республиканского руководства на то, что к проекту не были привлечены местные инженеры и квалифицированные рабочие, не получали ответа[172]. Результаты подобной политики сказались и на жизни обычных граждан. Айбек Ботоев, учившийся во Фрунзе в начале 1970-х гг., вспоминал, что засилье «заносчивых» русских на руководящих и технических должностях по всему Кыргызстану побудило его уехать в космополитический Ленинград, где, он надеялся, будут реализованы идеи советского равенства. Он считал, что его родная республика подверглась «чистой и неприкрытой колонизации»[173].