Голоса советских окраин. Жизнь южных мигрантов в Ленинграде и Москве

Студенческая солидарность в этих историях скрепляла межнациональные связи. Закиров вспоминал, как его впечатлило, что его товарищи по общежитию – как из России, так и с Кавказа – много слышали о Чингизе Айтматове, известном советско-кыргызском писателе. Благодаря этому ему стало гораздо комфортнее в далекой от дома Москве[531]. Студенты старших курсов водили новичков по городу, показывая его достопримечательности, и приглашали их на ужины в квартирах выпускников. Эпизодические ссоры, возникавшие на почве алкоголя, личных разногласий или чаще всего из-за «девочек» (что упоминали как мигранты-мужчины, так и женщины) не нарушали гармонии студенческой общины[532]. Среди всех советских респондентов, которые участвовали в данном проекте, мы встретили лишь одно мнение, расходящееся, и довольно сильно, со всеобщим одобрением. Дина Атаниязова во время своего обучения в аспирантуре в 1980-х гг. решила снять квартиру, потому что «общежития считались всегда в московских вузах рассадником всяческого зла – от распутства до наркотиков и пьянства, и, кроме того, были местом, где этноменьшинства переплавлялись в плавильном московском котле»[533].

Но в целом воспоминания советских мигрантов с периферии о проживании в студенческом общежитии противоположны тому, что рассказывали и вспоминали об этом опыте африканцы. Как пишет Максим Матусевич, в письмах родным и воспоминаниях африканские студенты жаловались на тесноту, плохую еду, скудные условия проживания в плане удобств и на унылость жизни в общежитии в целом. Неудовлетворительные условия проживания в основном вызывали такие комментарии африканцев: «никаких машин, никаких кафе, нет одежды, нет хорошей еды» или «[нигде] нет и следа цивилизованных удовольствий, как в Париже или хотя бы Дакаре»[534]. Африканские студенты зачастую были выходцами из элиты их обществ, выросшей в западной колониальной среде, и потому они были не приспособлены к советскому образу и стилю жизни. Константин Кацакиорис отмечает, что африканские студенты жаловались на изоляцию: то ли их игнорировали советские студенты, то ли они сами осознавали свой более низкий статус в глазах властей. В МГУ иностранные студенты были разделены на три уровня: первый – европейцы и латиноамериканцы; второй – азиаты и арабы; и третий – африканцы[535].

Тема солидарности сохранялась в воспоминаниях о жизни в общежитии мигрантов, которые приехали в Ленинград и Москву в качестве рабочей силы по лимитной прописке, несмотря на характерные для этих общежитий условия. Исследование, проведенное в Московской области в 1975 г., показало, что временное жилье для рабочих находилось в плачевном состоянии[536]. Огромное количество тараканов и отсутствие основных удобств были там обычным явлением. Десятилетие спустя Толкунбек Кудубаев вспоминал, что ветхие общежития для рабочих по качеству были по крайней мере на уровень ниже тех, в которые селили студентов. Все же он отметил, что на его этаже коменданты общежития, которые были русскими, «не придирались к нерусским»[537]. Он воспринимал слабое отопление, плохое освещение и сантехнику как условия, которые сглаживали возможные конфликты, потому что из-за них жители общежития все были в одной лодке. Терентий Папашвили, приехавший в Ленинград в 1985 г. в качестве временного рабочего на стройке, считал общежития подходящим форматом для временного проживания и указывал, что неудобства компенсируются хорошими условиями работы и размером зарплаты, хотя невозможность уединиться в общежитиях была для него довольно серьезной проблемой[538]. Но важнее всего было то, что это жилье предоставляли бесплатно и при этом предлагали бесплатное питание, что позволяло Папашвили и другим мигрантам отправлять домой как можно больше денег. А на выходных он мог отдохнуть со своим шурином в частной квартире[539].