Голоса советских окраин. Жизнь южных мигрантов в Ленинграде и Москве

Общежития для студентов и рабочих предоставляли «неофициальные» места для членов семьи, друзей проживающих или их соседей по деревне, которые приезжали в две столицы, чтобы осмотреть достопримечательности, за покупками или, может быть, с целью понять, есть ли у них шанс остаться в Ленинграде и Москве. Мирбек Серкебаев рассказывал, что иногда он давал взятки дежурным по своему этажу, чтобы они позволили ему оставить у себя в комнате гостей – они спали на полу, – что было повсеместным явлением. Несмотря на то, что гости лишь увеличивали количество людей, которые делят между собой кухню и санузел, их легко принимали в общежитии, даже если они гостили там месяцами. Мигранты воспринимали пространство общежития или, по крайней мере, вспоминали о нем позже как о месте для всех, у кого было достаточно воли и энергии для поиска лучшей жизни в Ленинграде или Москве. Новые приезжие привозили с собой свежие новости из дома и оживляли пространство общения с соседями по комнате и этажу во время совместного приготовления еды и празднования местных республиканских праздников. Болот Орузбаев рассказывал, как рады были приезжие, обнаружив большой выбор мяса и других продуктов питания в Ленинграде и Москве: доступность продуктов позволяла мигрантам даже «национальные» блюда приготовить здесь лучше, чем у себя на родине. Нарынбек Темиркулов высказал мнение, что жизнь, которая протекала в общежитии, делала переход в чуждую городскую среду «нетрудным»: «Я рос совместно с другими, и потому мне не нужны были какие-то особые условия. В [моем первом] общежитии я жил вместе с другими, как и раньше в детском доме»[540]. Для тех, кто стремился стать «горожанами», связи с людьми служили «подушкой безопасности» и даже убежищем, пока мигранты осваивались в ленинградской и московской жизни, не забывая о своей родине[541].

Поиск своего места и освоение в Ленинграде и Москве связаны с комфортом и безопасностью в физических пространствах, в новых сетях связей и в новообретенных домах, а также с тем, чтобы обрести путь к улучшению жизненных шансов. Общие идеи и первоначальные попытки стать частью «Европы» запечатлелись в памяти студентов и специалистов. По мере включения в многонациональные городские сообщества торговцы и промышленные рабочие, которые строили планы краткосрочного или долгосрочного пребывания в двух столицах, также вдохновлялись современными советскими идеями прогресса. При непосредственной встрече с Ленинградом и Москвой столицы оправдали, если не превзошли, ожидания тех, кто уезжал за тысячи километров от дома, чтобы попасть туда, – ожидания людей самого разного происхождения и с самыми разными надеждами. Как только они вставали на ноги, они стремились сориентироваться в этих сложных и динамичных городских мирах с другими, непривычными для них культурными традициями и обычаями. Отношения с людьми – как налаженные еще до решения покинуть родной дом, так и те, которые сложились после переезда в две столицы, – сыграли критически важную роль в процессе обустройства своего места, который постепенно смещался в повседневную рабочую или учебную жизнь. Ленинградские и московские варианты советских иерархий, с которыми мигранты уже были в разной степени знакомы, стали следующим важным испытанием на пути к включению в городское сообщество.

Глава 4 Расы и расизм в СССР

«Черные», «черномазые», «черножопые» – такие расистские эпитеты слышали новоприбывшие мигранты с Кавказа, из Средней Азии и азиатской части России в столицах. Советские мигранты, чья кожа и волосы были более темными, чем у принимающего населения, столкнулись с расистским приемом в поведении и словах. Все упомянутые оскорбления звучали даже в адрес светлокожих торговцев с Кавказа, но при этом, в отличие от других индустриальных стран, «черными» в СССР не называли выходцев из Южной Азии, афроамериканцев и африканцев. Африканцев называли «неграми» – это обидное название также имело расовую окраску, но не было столь резким, как оскорбления, которые звучали в адрес мигрантов, прибывших с окраин СССР. Отнесение к «черным» обрело дискурсивную силу и стало категорией, демонстрирующей, насколько белое, или европейское, русское население опасается растущего числа новых мигрантов из периферийных регионов, бывших когда-то их колониями.