Голоса советских окраин. Жизнь южных мигрантов в Ленинграде и Москве

Расистские оскорбления, выкрикиваемые на улицах, в ресторанах или в очередях, направленные на то, чтобы задеть мигрантов, стали частью их повседневной жизни. В 1970-х гг. узбекский студент Марат Турсунбаев постоянно слышал такие выкрики[558], да и в целом в позднесоветский период с 1950-х гг. до распада СССР большинство наших респондентов слышали оскорбления подобного рода – в свою сторону или в адрес других приезжих – во время своего пребывания в Ленинграде и Москве. Африканские студенты вспоминали, что их обзывали другими эпитетами: иногда – «черными обезьянами», чаще – просто «негры», а также говорили им что-то вроде «иди умойся»[559]. Арюна Хамагова, мигрантка бурятско-русского происхождения, считала, что от подобных нападок ее спасала довольно светлая кожа. Она припоминала и другие оскорбления, о которых рассказывали и некоторые мигранты: «[В 1970-е гг.] агрессивные жители Ленинграда обзывали моих нерусских одноклассников такими словами, как „нерусские“, „чукчи“ или „чурки“»[560]. Еще одно слово, которое приходило на ум Хамаговой и другим в рассказах о том периоде, было «понаехали». Аня Улинич в своей книге расшифровывает смысл этой презрительной реплики: «Одно слово „понаехали“ означает „прибыли на определенный период времени в таких количествах, что это вызывает раздражение“. <…> Это слово перегружено, но лаконично доносит смысл: две приставки сразу выполняют смысловую работу целого предложения»[561]. Для мигрантов с Кавказа, из Средней Азии и с востока России это выражение звучало особенно унизительно, указывая на их аутсайдерство и подчеркивая, что в городах они чужие: их же «собственные» советские центры власти, два самых богатых города Союза – не для них.

Наиболее ярко ощущение своей чуждости Хамагова пережила в очереди в ленинградский театр в середине 1970-х гг. Она стояла со своей подругой-буряткой, которая была с русским парнем, и услышала, как кто-то крикнул их спутнику: «Тебе должно быть стыдно, что ходишь с такой обезьяной. Найди себе русскую девушку для занятий любовью»[562]. Осуждение межрасовых романтических отношений, распространенное в обществе Лондона и Парижа, перенеслось и в СССР, хотя советские люди чаще всего осуждали местных женщин, которые вступали в отношения с приезжими мужчинами[563]. Африканцы вспоминали, как в Москве в начале 1960-х гг., когда туда прибыли первые потоки африканских студентов, они терпели оскорбления и нападки, если шли вместе с русской девушкой[564]. В столице России даже формировались отряды добровольцев, которые должны были отслеживать и пресекать межрасовые отношения – как раз после инцидентов, которые произошли в Лондоне в 1958 г., когда нападки белой молодежи на влюбленных разных национальностей в районах Ноттингем и Ноттинг-Хилл переросли в кровавый конфликт с сотнями участников, применением холодного оружия и бутылок с зажигательной смесью[565]. В 1965 г. русские националисты во главе с одним из лидеров московского комсомола составили декларацию под названием «Моральный кодекс», призывающую «стерилизовать женщин, которые отдаются иностранцам»[566]. Разница в уровнях рождаемости русских и народов Кавказа и Средней Азии, которая стала очевидна после переписи 1970 г., встревожила националистически настроенных русских интеллектуалов. Например, Александр Солженицын в 1974 г. писал: «преимущественно озабочен я судьбой именно русского… [народа]»[567]. Идея защиты нации встречалась в самиздатовской литературе; ее поддерживали некоторые члены коммунистической партии, но статуса официальной доктрины в 1970-х и 1980-х гг. она не достигла[568]. Для превосходства русского народа в составе СССР нужно было как политическое доминирование, так и демографический рост русского населения, но статистические данные свидетельствовали о растущем количестве темнокожих и темноволосых советских мигрантов в ключевых городах России. Так, фраза «понаехали» лишь указывала на то, что господство русских в городах слабеет.