Голоса Варшавского гетто. Мы пишем нашу историю

17. Из гетто запрещали вывозить мусор. Управляющий гетто пришел к своему начальнику-немцу и попросил позволения вывезти скопившийся дома мусор. Войдя в кабинет начальника, еврей не вскинул руку в гитлеровском приветствии, начальник рассердился и выгнал его, уверенный, что уж на второй-то раз еврей непременно поприветствует его как полагается. Через несколько дней управляющий явился к нему во второй раз, еврей уже поднял руку. «На этот раз, юде, – сказал начальник, – ты поприветствовал меня правильно». «Нет, герр комиссар, – ответил еврей, – я лишь хотел показать вам, какой высоты у меня куча мусора».

18. Где Гитлер чувствует себя лучше всего?

В туалете, возле коричневых масс.

19. Рубинштейн[84] говорит: «У меня был грошен, я его потерял, у меня был цвейер [монета в два гроша], я его потерял, у меня был драйер [монета в три гроша], я и его посеял. Только фирер[85] [четыре гроша] никуда не девается».

20. Боже упаси, чтобы война продлилась столько, сколько евреи способны вынести.

21. Другая версия: сколько продлятся эти невзгоды? Боже упаси, чтобы они продлились столько, сколько евреи способны вынести. Ведь, если невзгоды продлятся так долго, кто знает, вынесут ли евреи?

22. Продержимся двадцать один день – спасемся: восемь дней Песаха, восемь дней Суккот, два дня Рош а-Шана, два дня Шавуот и один день Йом-Кипура.

23. Мы едим как на Йом-Кипур [т. е. постимся], спим в сукках [т. е. домах, построенных не пойми из чего и на скорую руку] и одеваемся как на Пурим [т. е. нелепо].

24. Евреи сделались очень благочестивы. Соблюдают все заповеди: в них протыкают дырки как в маце, хлеба они едят как на Песах[86], их бьют как ошана [ивовые ветки, которыми на Ошана Раба, в завершении праздника Суккот, пять раз бьют об пол], их трясут как раашан [на Пурим при упоминании имени Амана трясут трещоткой], они зеленые как этрогим [плоды дерева этрог, которые используют на Суккот], постятся как в Йом-Кипур, их жгут как [свечи] на Хануку, а настроение у них как на Девятое ава [день поста в память о разрушении Храма].

Ок. 1941 года

Архив Рингельблюма I:1257

Перевод с идиша на английский Давида Э. Фишмана

Шимон Хубербанд родился в 1909 году в семье раввина, дед рукоположил его в раввины. Религиозный сионист, Хубербанд основал в Отвоцке Еврейское научное общество, публиковал книги по теологии и истории. В начале Второй мировой войны овдовел, после чего перебрался в Варшаву и женился во второй раз. Хубербанд внес исключительно ценный вклад в архив варшавского гетто. Умер летом 1942 года во время великой депортации.

Перец Опочиньский Дом № 21

В доме № 21 по улице Волынской автор жил и до, и во время войны. Время: первые месяцы немецкой оккупации, до возникновения гетто. При бомбардировках Варшавы в 1939 году здание получило серьезные повреждения.

На двор заезжает телега, груженная капустой, картофелем, хлебом; крестьянин продает картофель одному из жильцов, дожидавшемуся его у дороги из Воли[87]. Неизвестно, сколько заплатил этот покупатель, но не проходит и пяти минут, как продавец заламывает такую цену, что глаза лезут на лоб. Другие жильцы покупают хлеб – хлеб и капусту. Поднимается суета, толчея, крестьянину платят, не торгуясь, столько-то гульденов[88] за кило клеклого черного хлеба и столько же за кило капусты. Однако же в этой неразберихе одному удается стянуть из-за его спины буханочку, другой уносит вилок капусты, не заплатив ни гроша. Крестьянин, обнаружив, что его грабят, хватает из телеги вагу и размахивает ею с такой яростью, что толпа пятится, люди молча расходятся с добычей. Крестьянин стоит у телеги, сверкая глазами, жена его поливает евреев отборной бранью: кричит, что мало их мучат, они заслуживают худшей кары.

Желеховчанин[89], поживившийся несколькими кочнами капусты, довольно потирает руки. Даже после пожара он не утратил бодрого расположения духа, а теперь и вовсе развеселился. Квартиру его ремонтируют, стены уже возвели, правда, крышу пока не покрыли. Начались осенние дожди, и вода из разрушенных квартир льется на головы жильцов других этажей. Протекло аж до самого низа, до яичной лавки.

Хозяйка дома встает в пять утра и сама убирает двор, муж ее спит до полудня, ей же не спится. После ухода дворника хозяйкою овладела небывалая тяга к труду, пусть даже тяжелому. Работа ей в удовольствие. Напоминает о молодости. Но поработать в охотку ей не дают, то и дело отвлекают: вечно прибежит кто-нибудь из жильцов да заявит, она, мол, сама виновата, что дом ее превратился в руины, и, если она не поторопится с ремонтом, от него не останется камня на камне.