Голоса Варшавского гетто. Мы пишем нашу историю

Перл снова и снова пересказывает эту историю во «временном» жилище, которое, пока у нее ремонт, делит с Желеховчанином и сапожником; только бы соседи не догадались, как ей не терпится поскорее перенести скудные пожитки обратно в отремонтированный, обновленный дом! Кухню уже закончили, и Перл тайком готовит там обеды: в конце концов, остальным незачем знать, что она ест. Она уже договорилась о покраске. Пока же стои́т каждый день на толкучке на Воловке, продавая жилетки, и, довольно похлопывая себя по животу, думает: «Коли есть голова на плечах, можно иметь все что хочешь – и квартиру, и дрова (дерево со стен) – и даже за жилье не платить».

Старший сын пекаря Бродского уехал на другую сторону на автобусе. На Налевках останавливаются автобусы, которые за две сотни гульденов довезут до самого Белостока. Где именно на Налевках? Комендант знает, он тоже сперва хотел отправить старшего сына на автобусе, но потом ему пришла мысль получше: он лично отвезет его на поезде в Малкиню…

Сын Ривкеле, которая шьет легкие сандалии-ганди, тоже в пути. Каждый день кто-нибудь из квартирантов уезжает на советскую сторону. В каждом доме только и разговоров, что об отъезде, о бегстве. Военный портной и Желеховчанин, дожидаясь, пока отремонтируют их квартиры, дни напролет мечтают, как школяры, уехать в Советский Союз, в какой-нибудь крупный город – Москву, Ленинград, Харьков, – где можно купить большую буханку белого хлеба и целую миску риса, а еще рыбу и мясо.

– Слушайте, слушайте, соседи, – заикаясь, бормочет Желеховчанин. – Я поговорил с парнишкой из десятого, который вчера вернулся оттуда за женой и детьми. Так вот он утверждает, что, если тебя примут в партию большевиков, будешь получать до пяти сотен рублей в неделю, а еще там полно разносолов. Было бы везение.

– А если не примут? – уточняет военный портной.

– Будешь ночевать в ешиве, – отвечает Желеховчанин, – там хотя бы кормят. Три раза в день дают суп и хлеб: жить можно.

Военный портной согласился бы на что угодно, несмотря на то, что служба в пору Мировой войны приучила его не искать легких путей, да боится своей жены Перл: не так-то просто будет уговорить ее отпустить мужа. Двоим мужчинам не сидится дома, они то и дело выбегают послушать собравшихся у ворот. Вдруг на улицу въезжает повозка с тканой обивкой, как в местечках вокруг Люблина; в повозку набились мужчины и женщины, нарядные, как на свадьбу. На коленях у разряженных женщин саквояжики, лица горят румянцем. Куда же они направляются?

– На другую сторону!

– Правда? Не верю.

– Ну и не верьте, и все-таки они едут на другую сторону.

День ото дня по улице проезжает все больше повозок с теми, кто направляется на другую сторону. Теперь уже дома не сидится никому из жильцов, дела и работа заброшены, остававшийся скарб продан: все мечтают перебраться на другую сторону. Военный портной, повидавший мир, знает все маршруты: на междугороднем поезде через Малкиню, на пригородном через Отвоцк, потом на обычном через Кольбушову и Замосць, на поезде через Седльце или на автобусе через Соколов и Бялу. Автобус до Соколова отправляется прямо с Бонифратерской, правда, за билетом придется постоять неделю и вдвое переплатить.

Сын Ривкеле, у которого денег нет, отправился через Прагу. Патруль на мосту пропустил его за пять злотых, которые он сунул в руку польскому полицаю, а немец притворился, будто не видит. Оттуда пешком дошел до Малкини и пересек границу. Ну то есть как пересек: его задержали, и пришлось просидеть неделю на «ничейной земле», но потом патруль сменился, и добрые солдаты крикнули: «Товарищи, переходите!», – тогда уж он перешел границу. Теперь он не в Белостоке, а в каком-то маленьком городке, и дела у него идут отлично. Работает, пишет матери, что скоро заберет ее к себе.

Это письмо сына Ривкеле жильцы передают из рук в руки, читают его, поглаживая, точно чудесный талисман – какое-нибудь волшебное кольцо. То и дело к Ривкеле прибегают соседи:

– Доброе утро!

– Доброе утро, доброго года.

– Ривкеле, покажи письмо твоего сына.

– Письмо? Так у меня его нет. Его мастер взял.

И сосед, не удосужившись попрощаться, хлопает дверью и мчится в подвал, к изготовителю тростей. А у того уже яблоку негде упасть: в центре стоит Желеховчанин и объясняет письмо, хотя там все ясно и без объяснений.

Письмо на идише, немецкими буквами: «Милая мамочка, я работаю, и дела мои идут прекрасно. У меня достаточно пищи, я хожу, куда хочу. Здесь можно заработать на жизнь; люди поют на улицах. Я уже подал заявку на твои документы, Б-г даст, скоро перевезу тебя сюда».