Так или иначе, правда то, что действительность превосходит воображение. Еврейский Люблин, город писателей и мудрецов, средоточие благочестия и изучения Торы, целиком и полностью уничтожен. Оттуда депортировали всю сорокатысячную еврейскую общину. Ее синагоги, ешивы, учреждения стерли с лица земли. Ее богатства конфисковали, и сыновья ее отправились в изгнание нагими, как в первый день жизни. После того как вышел закон и депортировали сорок тысяч евреев, в городе осталось еще около десяти тысяч. Когда утих их первый гнев, они уверились, что Люблин теперь «тихая гавань». Что их больше не тронут. Но их вновь постигло разочарование. Через несколько дней вышел новый указ: Люблин должен стать
[…] Указ о депортации застиг люблинских евреев врасплох, поскольку городские власти особо не притесняли еврейское население. Учение нацистов не признает равенства, хорошо это или нет. Его принцип – от каждого по способностям. Местный начальник всесилен, и его слово оказывается решающим в каждом вопросе. Случилось так, что глава Люблина и его советники относились к тамошним евреям довольно мягко. Скорее всего, им было выгодно закрывать на всё глаза. Евреи занимались торговлей, работали на производстве (насколько позволяли условия): нацистские хозяева их словно не замечали. По сравнению с Варшавой и Ченстоховой Люблин был для евреев «райским садом».
Но удача отвернулась от люблинских евреев: в город с визитом нагрянул палач Гиммлер. С этого визита начались их несчастья – палач заявил: «В этом городе слишком много евреев!» Вдобавок в Люблине разразилась эпидемия тифа, причем больше всего заболевших оказалось там, где обитают нацисты. Тиф не знает границ, и от него никому не спастись. Главный палач вообразил, что «арийскому» населению угрожает серьезная опасность.
А значит – депортация! И опять – под предлогом мести за кровь немцев, пролившуюся по вине евреев Советского Союза и Америки, призывавших к войне с нацистами. Указ главного убийцы опубликовали, и власти принялись уничтожать еврейское население.
Первым делом убийцы ворвались в больницы и расправились с умирающими – якобы без них изгнанникам будет проще уехать. Потом прошлись по домам и убили стариков и старух: ставили в ряд и палили по ним, как по мишеням. Истребили всех до единого. Якобы и без них изгнанникам будет легче. Потом перебили детей и младенцев, сирот, которых приютила еврейская община (их родители уже пали от рук убийц). После всех этих «облегчений» настала массовая депортация и массовые же убийства. Когда начались все эти гонения, евреи стали прятаться. На них открыли охоту. Новая напасть обрушилась на люблинских евреев. Те, кто бежал или спрятался, рассчитывали последовать совету пророка «укройся на мгновение, доколе не пройдет гнев» [Ис. 26:20]. Быть может, их минует эта кара! Быть может, хранитель Израиля смилуется над ними! Но убийцы обнаружили их укрытия, и всех, кто там прятался, предали мечу. Некоторые задохнулись в этих лишенных воздуха дырах, поскольку изнутри двери не открыть, а снаружи их открыть было некому: все домашние или в бегах, или арестованы, или депортированы.
Когда началась охота, евреев сгоняли, как овец на убой. Стадо за стадом, тысяча за тысячей, евреев вели… куда? Ни одна живая душа не знает. В этом все нацисты: творят мерзости под покровом мрака. Лучу света не пробиться сквозь этот мрак. Сорок тысяч евреев, униженных, изможденных, обессиленных, сломленных, ограбленных, разлученных с семьями. Их, нагих, без гроша в кармане, доставили к нацистским хозяевам, а те отправили их на убой в дальние края[125]
.Ходят слухи, что их отправили в Раву-Русскую и там сожгли электричеством. Им избрали хорошую смерть. Палачи действуют с размахом: этого у них не отнять.
Сразу после высылки из опустевших домов забрали всё имущество, а после того, как вывезли ценные вещи, дома сожгли. Все это проделали, чтобы достичь сразу двух целей: искоренить эпидемию тифа и эпидемию евреев.
Таков конец еврейского Люблина!
Все вышесказанное я описал по слухам и свидетельствам беженцев из Люблина. Возможно, мой рассказ пестрит неточностями. Но общая картина соответствует исторической правде.