Голубая свастика (СИ)

— Устраивая потеху на плацу и расстреливая музыкантов? — ехидно переспросил Стефан. — Это в твоем понятии значит «служить Рейху»?

В их яростном споре наступила пауза, но не надолго, лишь на несколько секунд.

— Оставь меня в покое, — тихо, с угрозой в голосе произнес Стефан. — Я не забыл, что произошло, когда мне было шестнадцать лет, и ты узнал о моей связи с Мойшей. Тебе напомнить?!

Ганс мотнул головой и отвернулся, всем своим видом показывая, что напоминать не стоит, но Стефан продолжал. Он впал в такое бешенство, что его уже ничто не могло удержать, и он говорил о запретном.

— К тебе в гости приехал твой дружок, Томас, и ты ему все рассказал. Рассказал о том, что я состою в отношениях с евреем. Вы всю ночь пили и избивали меня, издевались, как могли, унижали и истязали. А потом, когда ты вырубился, твой приятель меня изнасиловал. Тебе напомнить, как ты валялся у меня в ногах, умоляя, чтобы я ничего не сказал нашему отцу? А я вот теперь думаю — с чего бы это? Почему ты так горячо и страстно заступался за этого Томаса, вместо того, чтобы призвать его к ответственности за преступление над родным братом? Не потому ли, что сам состоял в связи с ним? И почему ты так неравнодушен к моим любовным похождениям с мужчинами? Не потому ли, что сам хочешь трахнуть меня? Не поэтому ли, у тебя до сих пор, в твои-то сорок лет, никогда не было ни семьи, ни детей?!

Ганс застыл, словно сраженный громом, не зная, что сказать.

— Я хотя бы честен сам перед собой, — с горечью продолжал Стефан, глотая слезы. — Да, я люблю мужчин. Так давай, сдай меня, помести в барак к узникам с розовыми треугольниками. Мне наплевать на все после того, что я пережил на восточном фронте, где жизнь мне спасла русская санитарка. Я ненавижу тебя, этот лагерь, этот воздух, все, что есть вокруг. Мы все умрем, и очень скоро. Только полный идиот может в этом сомневаться. И свои последние дни я буду жить так, как захочу. А теперь убирайся и никогда больше не переступай порог моего жилища. Пошел вон, Ганс!

— Ты еще пожалеешь! — забормотал тот в ответ.

— И, кстати, похоже, у меня будет синяк на лице от твоего удара пистолетом, так что еще дней пять меня не жди на службе, — самодовольно заявил Стефан.

— Можешь совсем не приходить, от тебя все равно нет никакого толка, одни скандалы, — ответил Ганс, которого заметно развезло от выпитого. Стефан вывел его в коридор и сдал на руки адъютантам.

— Я пришлю тебе на днях слугу-немца, — пообещал Ганс, у которого закатывались глаза. — И это мое последнее слово. Или ты избавишься от еврея, или сильно пожалеешь.

— Я о чем угодно могу пожалеть в этой жизни, но только не об этом, — твердо произнес Стефан ему вслед.

После того, как комендант отбыл, Стефан, не чувствуя под собой ног, прошел в свою спальню и присел на кровать. Голова кружилась, он вообще не представлял, как пережил все это, и не мог поверить, что самое страшное осталось позади. В комнату бесшумно вошел Равиль. Он молча присел рядом с офицером. Парень не знал, что сказать, как поддержать. Не только он, но и все слуги слышали каждое слово гневного диалога.

— Стеф, — робко шепнул Равиль, — спасибо!

— Иди к черту!

Стефан сердито выдернул свою руку из его узкой ладони и отвернулся в демонстративной обиде. В это время донесся приглушенный шепот Карла:

— Господин офицер! Адъютант привез из больницы Данко. Нашего мальчика выписали!

В голосе Карла было столько непритворного волнения и любви, что было даже удивительно.

— Ну наконец-то! — радостно встрепенулся Стефан.

Они с Равилем бросились в прихожую. Там Эльза приняла из рук солдата маленького цыганенка.

— Мама! — воскликнул малыш и разрыдался так горько и безутешно, пытаясь выразить этим водопадом слез весь ужас, что ему пришлось пережить — потерю настоящих родителей, окружение чужих людей, нападение собаки, болезненные операции и уколы, бессонные ночи в одиночестве и страхе в мечтах о покое в теплых женских руках.

Он прижался к груди Эльзы, вцепившись в нее своими пухлыми дрожащими ручонками, жалобно всхлипывая, почти задыхаясь от слез.

Стефан стоял, прислонившись к косяку двери, и чувствовал себя почти счастливым, но одновременно безмерно ослабевшим и опустошенным. Он понимал, что это то, ради чего стоило жить и умереть. Его скула побаливала, он чувствовал, как на ней разрастался синяк значительных размеров.

— Я сейчас сделаю вам примочку, господин офицер, — пообещала Эльза, глядя на него с неприкрытым обожанием.

— Не надо, — упрямо мотнул головой Стефан. — Я вызову Менгеле, пусть лучше продлит на несколько дней мой больничный.

Он повернулся к своим слугам спиной и медленно прошел назад в спальню, отметив, что встречать вернувшегося домой Данко почему-то не вышла лишь одна Сара.

Комментарий к 21. Битва богов. * – Эпизод расстрела оркестра основан на реальных событиях. Так все и происходило: люди играли, встав в круг, а их по одному вызывали в центр и убивали.

====== 22. Взаимные откровения. ======