Голубая свастика (СИ)

— Да, был у меня такой парень, — мечтательно сказал Стефан, польщенный вниманием своего еврейчика, и приступил к рассказу. — Мы познакомились с ним, когда нам было лет по десять, в библиотеке. Оба одновременно нацелились на одну редкую и занимательную книгу и поспорили из-за нее. В результате Мойша мне уступил, но мы договорились встретиться в определенный час через неделю, чтобы эту книгу взял он, и она не ушла в другие руки. Так мы постепенно и подружились. Встречались мы исключительно на улице и просто гуляли. Сначала пару раз в неделю на часок, потом стали видеться каждый день. А вскоре меня просто затянуло. Он меня покорил. Он был настолько непосредственный, интересный, мне было с ним так хорошо и спокойно! Я заметил, что, расставаясь с ним, я уже мечтал, когда и как мы увидимся вновь. И так было до бесконечности. Я стал бывать у них дома. Его родители ничего не имели против нашей дружбы, наоборот, они очень хорошо меня приняли. У Мойши была большая, дружная и веселая семья, в отличии от моей, где каждый был сам по себе: отец постоянно на службе, мама со своей вечной мигренью в постели, и Ганс, имевший полную возможность безнаказанно третировать меня как только мог, под предлогом, что занимался моим воспитанием. У Мойши были папа, мама, дедушка, бабушка и еще шесть братьев и сестер. И мне находилось место за их столом, я пробовал их блюда, смеялся вместе с ними и забывал в те моменты обо всем на свете…

Стефан умолк и глубоко задумался, поглощенный воспоминаниями, его рука, держащая сигарету, мелко дрожала от волнения.

— А дальше? — тихо промолвил Равиль, с интересом приподнимаясь на локте. — У вас было что-нибудь?

— Ты про близость? — усмехнулся Стефан. — Да, у нас было все. Впервые мы поцеловались, когда нам исполнилось по четырнадцать лет. Просто, спасаясь от дождя, забежали в какую-то подворотню, оказались так близко к друг другу, что слышали стук наших сердец, там все и произошло. Меня тянуло к нему, как магнитом. Я засыпал и просыпался с мыслью о нем. В те дни, когда по каким-либо причинам мы не могли встретиться, я просто не жил, существовал. Мойша признавался мне, что чувствовал то же самое. Мне было мало этих коротких встреч, я хотел с ним быть постоянно. Мы обнимались с ним, ласкались, уезжали за город на велосипедах и валялись в траве. Это было наваждение какое-то. И чувства мои к нему не ослабевали, а лишь только росли.

— А потом твой брат все узнал?

— Да, он заинтересовался, где я пропадаю, и выследил нас. Мне было тогда шестнадцать. Ну, ты слышал, что они с его дружком со мной сделали. Я хочу сказать, что в ту пору у нас с Мойшей еще не было секса, мы просто занимались что называлось, рукоблудием. И тут вдруг этот Томас, дружок Ганса, сделал со мной то, что делают с извращенцами. Так он мне сказал, хотя я отлично понимал, что он сам таким и был. Да и Ганс, несомненно, тоже.

— И на этом твои отношения с Мойшей закончились? — взволнованно спросил Равиль, проникаясь к этой истории все большим интересом. Стефан резко обернулся к нему. В глазах его вспыхнули язычки адского пламени, и он злорадно заулыбался.

— Как бы не так! Еще два года мы с братом жили взаимным шантажом, захлебываясь в ненависти. Он грозил рассказать нашему отцу про меня и Мойшу, а я в ответ — раскрыть связь Ганса с Томасом и то, что они со мной сделали. В этот период мы с моим другом перешли к более интимным отношениям. Он настоял. Мне, после того, что я пережил, особо не хотелось, но я вошел во вкус, так как Мойша, оказалось, любил подчинение, жесткость и был согласен терпеть некоторую боль. Ну, а потом в один день все рухнуло.

— Почему?

— Дело в том, Равиль, что Томас внезапно умер. Я не знаю, в чем там конкретно дело, причины его смерти так и остались для меня неизвестными, но предполагаю, что он покончил с собой, так как раскрылась его гомосексуальность. Во всяком случае, мне так кажется. Ганс после его смерти совсем озверел. Очевидно, Томас был его единственной любовью, и он, потеряв своего друга, более не мог решиться на подобную порочную связь и искать ему замену. Да и обстановка в Германии стала накаляться, преследовались любое инакомыслие или иная ориентация. Мне бы в тот момент прекратить встречи с Мойшей хотя бы на время. Но мудрости нам не хватило, настолько мы были поглощены друг другом. И, как печальный результат, Ганс сдал меня отцу. Скандал был страшный. Семья моего любимого просто исчезла из города, бросив дом и бизнес, а меня запихали в казармы военной академии. Конечно, я был в жутком горе, когда понял, что безвозвратно потерял след своего возлюбленного. Однако это меня не усмирило. Будучи военным, я стал общаться со студентами берлинского университета, которые жили в общежитии, и где процветал полный разврат; завел себе любовников. Только Мойшу не забывал ни на миг. Он до сих пор мне снится, хотя я знаю, что он мертв.