Голубая свастика (СИ)

В каком-то необъяснимом порыве Равиль неожиданно для себя потянулся к Стефану и ласково погладил его по плечу. Тот, не ожидая подобной ласки, обернулся к нему и тоже обнял, часто моргая глазами, чтобы не расплакаться.

— И ты во мне нашел его? — тихо спросил Равиль.

— Не совсем так, дорогой. Но, признаюсь, у меня есть некоторый фетиш относительно евреев. А знаешь, почему? Вы — очень странный и оригинальный народ. За всю жизнь я не встречал ни одного тупого, ограниченного или зацикленного на себе еврея. Все эти люди, как правило, глубоко понимают жизнь, вне зависимости от возраста мудры и интеллектуальны, а так же, в основном, как-то не удивительно, добры. К недостаткам вашей нации относится уникальная способность извлекать из любого события материальный расчет или иную выгоду. А может, это и достоинство… Я даже и не знаю…

Стефан рассмеялся и повалил Равиля на постель, горячо поцеловав его в щеку. И Равилю вдруг стало невероятно хорошо, и это чувство захватило все его существо. Он окончательно осознал, что немец взял его в дом не только для развлечения, а для того, чтобы действительно спасти, в память о своем любимом, и потому ему больше нечего бояться. Так хотелось в это верить!

В ответ на откровенность Равиль рассказал о своей семье и родителях. Это были пожилые люди, которые поздно встретились и поженились. Родившаяся двойня подорвала здоровье матери, и она потеряла возможность ходить; болезнь приковала ее к инвалидному креслу. В ту пору с ними жила старшая сестра мамы, бездетная вдова, которая взяла на себя всю работу по дому. Отец же содержал несколько лавок, торговал антиквариатом, поэтому в материальном плане их семья никогда не бедствовала. Дети росли. Ребекка сидела дома, помогала тете по хозяйству, а Равиль учился. Время вне занятий он проводил в лавке с отцом, прибирал, бегал с мелкими поручениями, учился управлять семейным делом, а так же набирался жизненного опыта. Потом сестра матери неожиданно скончалась, и все домашние хлопоты и уход за родительницей свалился на руки юной тринадцатилетней Ребекки. Отец их был прижимист и не стал нанимать ей в помощь прислугу. Равиль же продолжал жить куда более насыщенной, свободной и интересной жизнью, чем его сестра.

— Значит, несчастная Ребекка была твоей служанкой. Я сразу заметил, что это трудолюбивая и неизбалованная жизнью девушка, в отличии от тебя, — с улыбкой подтрунил Стефан.

— Может быть, и так, — охотно ответил Равиль, — но отец хотел для меня лучшего будущего. А сестра моя, между прочим, слыла очень престижной невестой, да еще и с солидным приданным. Ну, а дальше нас всех переселили в гетто, заставив бросить все добро. Потом мы еще несколько месяцев жили на квартире, все в одной комнате. Нам говорили, что нас депортируют туда, где нужна рабочая сила и выдадут дома и участки, но это касалось только трудоспособных. И в один день пришли они, автоматчики. Велели всем идти на улицу, в общую колонну. Мы с Ребеккой вышли, а мама наша не могла ходить. Отец тогда благословил нас и решил остаться с мамой до самого конца. Я знаю, что их убили, сам слышал выстрелы…

Равиль сглотнул, готовый разрыдаться, пытаясь справиться с эмоциями. Стефан, чтобы поддержать его, сжал ладонь юноши. И эта взаимная откровенность вдруг сделала их значительно ближе. В ту ночь еврей заснул у немца на плече, раскованно вклинившись коленом ему между ног, к великому удовольствию последнего.

— Все будет хорошо, — шептал ему Стефан, засыпая. — Ты выживешь. Я сделаю для этого все, клянусь тебе. Я не смог спасти своего Мойшу, но спасу тебя. Ты выберешься из этого ада, вы с Ребеккой заведете свои семьи и родите детей. Я готов пойти ради этого на все.

На следующий день Стефан, после утреннего минета, превратившегося для него в добрую и приятную традицию, в отличном настроении пошел на службу. Сердце грело то, что он-таки победил весь злобный мир, в том числе и брата, и отстоял всех своих домашних. По пути он бодро здоровался с коллегами, потом отсидел совещание. Ганс тоже выглядел на редкость воодушевленным. На Стефана он принципиально не смотрел. После совещания офицер прибыл в комендатуру, вошел в свой кабинет, в предвкушении приятной встречи со своим секретарем Маркусом.

И изумленно застыл, не застав его в кабинете. Вместо Маркуса там хозяйничал старик лет шестидесяти, сгорбленный и крайне неопрятный. К тому же, по толстенным линзам его очков было очевидно, что этот человек почти слепой.

— В чем дело? — ледяным тоном спросил Стефан. — Где мой секретарь?

— Теперь я ваш секретарь, господин офицер, — прошамкал старик своим беззубым ртом. Стефан почувствовал озноб от лютой, неистовой злобы. Итак, рано он радовался. Наивно было думать, что Ганс вот так просто оставил бы его в покое.

— Где Ротманс? — гневно потребовал ответа офицер.

— Его специальным указом господина коменданта перевели в Биркенау**, — ответил новый его секретарь дребезжащим от старости голосом.

Стефан просто не поверил своим глазам и ушам. Он не мог смириться с таким положением вещей! Нужно было срочно что-то сделать!