Голубиная книга 2 (СИ)

Нахмурившись, царь отогнал от себя вредные мысли. Он сам видел, как камешки гадальные к луку да стрелам покатились, что указывало на рождение ребёнка мужского пола. А в другой раз к палице богатырской. А сегодня вот к лошади. А то, что поначалу в щи камешек попал, в аккурат в поварёшку – так то не считается! Но тут он припомнил, как так же ходил на капище много лет назад, перед рождением дочерей. Кинул тогда волхв гадальные камни, и покатились они к топору плотницкому, свитку с берестяной грамотой да мешочку с денежками. Мудрый волхв обрадовал царя–батюшку, сказал, что будет сын, умом сильный, руками умелый, и сметкой финансовой наделённый. А вышло что?

Три дочки. Три!!! Старшая, Василиса, с книжкой спать ложится, с книжкой встаёт. Средняя, Марья, любому мастеру фору в сто очков даст – топором так машет, что плотник обзавидуется. А младшая, Еленушка, что машина пылесосная денежки засасывает – столько потребляет средств, что у царя у самого сметка финансовая образовалась, и, без скромности сказать, недюжинная. Только Власий–царевич радовал, да и тут без подвоха не обошлось. Оказался он вовсе не сыном Вавиле, а подкидышем. И не Власием звали его, а Велесом, богом скотьим, ответственным за всё зверьё. Как пришло время прямое своё назначение исполнять, так он поближе к рабочему месту перебрался – в Ирий, сад райский. Оттуда–де хозяйство звериное обозревать удобнее.

Опечалился Вавила сначала, но потом, отогнав воспоминание, для себя решил: при родах царицы Кызымы присутствовать лично, дабы опять какой путаницы с детьми не случилось. Встряхнулся он, на гостей глянул. Испанцы восторженно охали, любуясь замком. А Горыныча видно посчитали скульптурой, на манер горгулий к крыше прилепленной. Усмехнулся царь и уже хотел зятю своему, воеводе Потапу знак дать, чтоб тот платком махнул, Горынычу просемафорил, да вылетел тут из лесу гонец. Взмыленный весь, будто он лошадь на себе вез, а не наоборот было.

– Царь! Царь–батюшка!!! – заорал молодой воин издали. – Сын! Сын у вас народился!!!

Глава 6

Тут уж ни о какой экскурсии и речи быть не могло. Повернул царь лошадку тяжеловозную, да в Городище прямой дорогой помчался, ну и гости, пир праздничный предчувствуя, за ним последовали.

В столице лукоморской уж гулянье вовсю – по случаю рождения наследника. Народ на улицы высыпал, люди песни поют, пляшут. Вавила по улицам проскакал, у терема царского спешился и бегом по лестнице на крыльцо взбежал. Но не успел двери резные толкнуть, как за спиной раздался вой бабий и причитания. Обернувшись, царь–батюшка до того растерялся, что замер с выпученными глазами. Происходящее–то видит, а вот как реагировать – не сообразит. Ожидал он царицу в постели найти, родами утомлённую, но та уже по двору шмыгает, коня седлает. А за ней следом – вот диво–то! – няньки да мамки строем носятся, плачут, причитают в голос.

Царь рот разинул, не знает, что сказать, стоит – пень–пнём, ничего не поймёт. Бояре и челядь домашняя тоже в общей суматохе растерялись. А гости иноземные, те и вовсе стоят, открыв рты, дивятся странным лукоморским порядкам. Толмач при испанцах был, так он потихоньку переводил, чего там бабы вопят–причитают:

– Ой, да дитятко малое убьёшь!

– Боятся дуэньи, что бамбино муэртэ...

– Ой, да рано царевичу на коня садиться!

– А теперь воют, что инфанто коррида баста…

– Ой, да как же в наездники дитятко, ежели час от роду!

– Бамбино но матадоро, но тореадоро…

Кызыма в причитания нянек напрочь игнорировала, упряжь конную с крюков снимала себе преспокойненько, да лошадь седлала. Заметив удивлённый мужев взгляд, только бросила коротко:

– Батыр конь привыкать якши.

Тут и перевода не понадобилось, испанцы сами всё поняли, давай шляпы в воздух кидать:

– Виват кабальеро! Виват инфанто!

Присмотрелся Вавила, и ахнул: сын новорожденный за спиной у жены болтается, полотенцем привязанный.

– Кызымушка, неужто ты ребёнку коня поспокойней не могла выбрать? – Ужаснулся царь– батюшка, грозно взглянув на супругу. – Зачем Сивку седлаешь? Вон же стоит конёк потешный аглицкий – поня в попоне – его и бери.

Кызыма, только мужев грозный голос услышала, сразу на хызрырский перешла:

– Ищак секир башка! Шашлык–кляча джок! Тулпар тары кур!

– Вот натура хызрырская, всё бы им кур тырить, – вздохнул воевода Потап. – Да неужто в Лукоморье для царского сына дичи достойной не найдётся? Чего ж сразу в птичнике разбой учинять?

– Она не про курей, она о коне богатырском лопочет, – объяснил богатырю толмач. – По хызрырски тулпар – это как Конь–Огонь по–нашему.

Кызыма, когда мужа рядом не наблюдалось, по–лукоморски хорошо понимала, да и лопотала по–нашему сносно. Не то, чтобы очень, но понятно. Однако когда ей выгодно было, напрочь забывала об этом, сразу дурой прикидывалась. И ведь не скажешь царице, что дура она! Попробуй–ка, скажи, ежели сразу кривой хызрырской сабелькой у лица размахивает? Вот и сейчас за саблю схватилась. Ну, Вавила тон сбавил, на пару октав ниже заговорил.