Голубиная книга 2 (СИ)

Так и Усоньша с Усладом взглянули на сына, и каждому он разным показался. Усоньша злыдня увидела, каких ещё поискать надобно. А Усладу сынок прямо–таки ангельскую внешность явил – лик просветлённый, взгляд радостный. Но – это всё в первый миг. А потом–то картинка поменялась, и увидел отец злобу неприкрытую на лице сына, а мать доброту ангельскую.

Взвыла Усоньша Виевна дурниной, да как запричитает в голос, будто не дочка она князя царства Пекельного, а самая обычная деревенская баба:

– Ой, да за что такое наказание на голову мою рогатую?! Ой, да за какие прегрешения Род мне такое испытание невыносимое организовал?! Ой, да сколько мне с подлым ворогом, какого в сыновья навязали, мучиться?!!

– Ну, будет прибедняться, радоваться должна тому, что сынок твой такой пакостник, – успокоил её Услад.

– Странная ты, Усоньша Виевна, – поддержал брата Ярила, – подлым ворогам, насколько я знаю, самое место в царстве Пекельном.

– Так то другим ворогам, какие от души злыдни да по призванию изверги, – рыкнула в ответ Усоньша. – А этот ворог пакости делает да вредительства совершает исключительно для собственного развлечения. Вот бесов смешит, да на поступки добрые подбивает. А ещё души грешников так заговорил, так им головы их бесплотные заморочил, мозги условные запудрил, что раскаялись они в грехах своих да в Ирий улетели.

– Ну, делов–то, – успокоил её Услад. – Так он, когда в Ирие гостил, помнится, те же души соблазнами опутал, желания, неестественные для праведников навязал – и назад, в царство Пекельное, души соблазнённые отправились.

– Ты мне зубы не заговаривай, не то без головы останешься! – Взрычала Усоньша, приводя железный аргумент, для любого спора заключительный. И правильно, ежели с тобой спорить не хотят, доводов твоих не слушают, а в качестве резюме голову с плеч снести обещают, то спорить охота пропадает и внимание к словам оппонента поневоле привлекается. – Забирай его, – продолжила Усоньша, – что хошь делай, но чтоб ко мне в царство Пекельное Лихо вовеки не заглядывал!

– Побойся Рода, Усоньша Виевна, – попытался урезонить разбушевавшуюся сношенницу Ярила. – Родная кровь не водица, сын он тебе, а значит дитя родное. Да как же сердце твоё материнское разлуку вынесет?

– Так что, ежели кровь родная, так её теперь пить можно, пока не кончится? – Возразила Усоньша. – Что, позволить, чтобы он всю её высосал – по–родственному, из любви сыновней?

На это Яриле ответить нечего. Промолчал он. Услад тоже промолчал. А что он сказать мог? Его замечание супруги по поводу попорченной кровушки за живое зацепило. Свежо ещё воспоминание о том, как Лихо в Ирие бед наделал.

Усоньша достала пудреницу – размером с короб хороший – и давай рыло сажей пудрить, наводить черноту на лице, побледневшем от пережитых волнений. Она всегда морду пудрила, когда в расстройство впадала, или в бешенство, или ещё какую эмоцию негативную переживала. Услад с Ярилой переглянулись, тоже вспомнили о том, что не мешало бы внешним видом заняться. Щёлкнул Ярила пальцами, да слова волшебные шепнул. Это он для того сделал, чтобы смола адова от лица и одежды отлипла. Но Лишенько прищурился на один глаз, улыбнулся гаденько – и всё. Дальше не то щелчок смазался, не то слова местами поменялись, а только вышло так, что как были Ярила с Удом в смоле, так в ней и остались. Зато Усоньшина чёрная пудра превратилась в самые стойкие белила. Взвыла великанша рогатая, узрев в зеркале блеск перламутровый на рыле, пудреницей в Услада запустила. Хорошо, отскочить успел, не то насмерть зашибла б! А рогатая великанша одной рукой за дубину схватилась, а другой ближайшего беса за ноги сцапала – и давай над головой раскручивать. Ну, небожители, понятно, пока те предметы на их головы божественные опустятся, ждать не стали. Запрыгнули братья на ладошку к бабище каменной, что–то той про «тиатру» шепнули – и выбросила она их быстренько из царства Пекельного в мир поднебесный.

Растянулись Ярила с Усладом на травке, на солнышко взглянули – и ну хохотать! Вот только смех невесёлый, сквозь слёзы пробивается. И непонятно, от чего слёзы брызжут: от солнца ли яркого, от облегчения ли, или от жалости к Лиху Одноглазому? А что, совсем–то его из души да сердца не выкинешь, родственник ведь. А если выкинуть из души да сердца получится, то ум–то вовек не забудет. Так–то оно, родная кровь – не водица.

Ну, пока Ярила и Услад слёзы утирали, да смехом дурным заходились, твердь земная снова разверзлась, и вылетел на свет отрок – Лишенько.

Усоньша Виевна, не успев зацепить палицей ни деверя, ни супруга своего законного, обрушила гнев на сына. Только хлопотное это дело, пытаться Лихо изничтожить. Лихо – оно само уйти должно. А потому Усоньшин гнев хоть и имел разрушительные последствия для всего царства Пекельного, для сынка её непутевого оказался совершенно безопасным. Гонялась она за Лишенькой, гонялась, бесов и другой нечисти палицей позашибала – не счесть, замок разрушила, даже Семаргла, пса крылатого зацепила, а Лиху хоть бы хны. Ни разу не задела.