Голубиная книга 2 (СИ)

Увидев, в какую разруху пришли её владения, осела Усоньша Виевна на гору черепов, голову лапищами обхватила, да и взвыла:

– Ой, лихо, лихо какое! Хуже уж быть не может!..

Зря она это сказала, при сыне–то. Лишенька глянул на неё злым глазом, гадкой стороной лица к мамаше повернулся и… наступил Семарглу на хвост!

У волшебной животины хвост – больное место. Давным–давно, за какие–то мелкие прегрешения, наказал Род крылатого пса, определив ему местом жительства ствол мирового дерева, дуба солнечного. А занятие назначил такое: почтовые перевозки между Ирием и царством адовым Пекельным осуществлять. Вот и мотался туда–сюда несчастный, гремел консервной банкой, привязанной к хвосту крепчайшей цепью. Род–то что ему сказал? Вот как прощение тебе будет, так цепь сама оборвётся, но уж сколько веков прошло, а банка консервная гремит, гоняет несчастного с неба под землю и обратно. Семаргл уж на сто раз проклял тот день, когда у Рода Великого кусок пирога с блюда стащил. Нечаянно получилось, удержаться не смог, до того вкусно пахло! Он уж и забыл, как раньше жил, чем занимался, только и осталось, что гремящая цепь с оригинальным «почтовым ящиком» и постоянный испуг. И сейчас, взвыв от боли, понёсся он к корням мирового дерева. Усоньшу, не заметившую, что цепь вместе с консервной банкой у неё меж рогами запуталась, сорвало с места. Протащил Семаргл рогатую великаншу под сводами адова царства и за собой в ствол дуба солнечного утянул. Долго гремел меж корней прощальный Усоньшин рык: «Лихо, паршивец эдакий, щас я тебя на одну руку положу а другой прихлопну!!!»

– От ить тиатра кака! Прямо таки воздушная тиатра.

– Это не «тиатра», – передразнил Сволоту Лишенька. – Это, тётенька, уже цирка получается, а мамаша моя в этой цирке гимнасткой под кумполом воздушную акробатику осуществляет. Да и смотрю я, вокруг – одни клоуны, – и Лихо пнул скулящего под ногами беса.

– Не, цирку я не люблю, – замотала головой каменная бабища. – Тут одна циркачка уже была. Така акробатка, на верёвочке кувыркалась, да песни горлом пела. Так я после её представления так навернулась, что теперь для себя выводы сделала: цирк – это не тиатра. Цирк – это когда всё рушится и всем плохо. Вот как сейчас у нас… – И, печально вздохнув, почесала трещины на спине.

А Лихо Одноглазое посмотрел вокруг – действительно, плохо, и заняться в аду больше нечем. Скучно ему стало. Всё разрушено, шутить тоже не над кем: мамаша в полёте, бабища каменная в прострации, бесы большей частью перебиты, а какие уцелели, так покалечены. Дедушку Вия под обломками замка не отыщешь. Улыбнулся паренёк гаденько на прощание – и свод царства подземного частично обрушился, засыпав Сволоту с ног до головы. А Лихо через пролом на землю выбрался, в аккурат туда, где его папаша и дядька дух переводили. Сел Лишенька рядышком, глазки скромненько потупил, ручки чинно на коленках сложил – со стороны поглядеть, так прямо отличник–пятёрочник – и говорит:

– Ну, я готов.

– К чему? – Поинтересовался Услад, удивлённо глядя на сына.

– К новым подвигам, – хохотнул Ярила, переворачиваясь на бок. Упёрся он локтём в траву, цветок полевой весенний сорвал да в рот его сунул. А сам внимательно на племянника взглянул и вдруг чувствует – план в голове созрел! Понял он, как и Сварогу угодить, и пожелания дедушки Рода выполнить, и Лиху в райские кущи на веки вечные доступ закрыть. – Он у нас парень… – издалека начал Ярила, – мягко говоря, шустрый, вот сейчас в Ирий заявится и начнёт геройства геройствовать, свершения совершать. И тогда останется от рая шиш и маленько, а может и того не останется. Рухнет небо на землю и придёт любой жизни однозначный конец. Вот, братец, к чему приводит отсутствие чувства меры при употреблении спиртных напитков.

– Ну, ты брат, смотри, на кого бочку–то катишь, – слабо возразил Услад, отводя в сторону глаза.

– Это, Услад, тебе смотреть надо было, когда ты Усоньшу перепить пытался. Сколько веков пройдёт, пока источник живительной сурицы снова наполнится? Много! А я теперь, как увижу этого, так каждый раз о твоей невоздержанности вспоминаю. – Вздохнув, он замолчал, обрушил на племянника тяжёлый взгляд. Будто не Лишенько перед ним, а мерзкое насекомое сидит, которое взглядом этим Ярила с земли стереть вознамерился. – Вот гляжу я на тебя, Лишко, да понимаю, почему новобрачным ни сурицы, ни медов хмельных на пиру свадебном пить не положено. А то, как зачнут во хмелю дитя, и получится, упаси Род, такой вот моральный урод, как ты, к примеру.