Голубиная книга. Славянская космогония

(20)

Как тебе, царю Волонтоману,

Мало спалось, грозно во сне виделось,

В твоем ли было зеленом саду

Выростало деревцо сахарное:

У твоей царицы благоверныя

Народится дочь Саломидия.

Из далеча из чиста поля

Прилетала пташечка-малашечка,

Садилась на деревцо сахарное,

Распущала перья до сырой земли:

«Как моя царица благоверная

Родит сына Саламона,

А этому сыну моему

На твоей дочери женату быть.

Как теперь у нас и в зачатье нет,

Тому пройдет времени тридцать лет,

Тогда сны-то наши сбудутся,

По возрасту вместе сойдутся».

(Бессонов. С. 298–299)

(21)

Старым людям на послушанье;

А молодым людям для памяти.

Славу поем Давиду Евсеевичу,

Во веки его слава не минуется!

(Киреевский. С. 46)

Авраамий, святой-вольнодумец из Смоленска

Житие Авраамия Смоленского было написано его учеником Ефремом в 1224–1237 гг., накануне Батыева нашествия. Со страниц жития предстает идеальный христианский монах-аскет. Столь идеальный, что впору усомниться: да мог ли такой человек хоть в руках держать языческую или полуязыческую «Голубиную книгу»? Следует, однако, учитывать законы жанра. Святой, по определению, — это идеальный христианин. И он должен быть таковым с самого рождения. (Или стать таковым, обратившись вдруг во святого из последнего негодяя-язычника, подобно летописному Владимиру.) Так что можно усомниться в том, читал ли реальный Авраамий одни лишь жития святых аскетов. И радовался ли он смерти родителей. Ведь столь бессердечный фанатик вряд ли мог бы привлечь всеобщую любовь. Тем не менее биография удивительного святого-вольнодумца, созданная по свежим следам его младшим современником и учеником, безусловно, ценнейший источник.

Авраамий Смоленский жил в конце XII — начале XIII в., в эпоху расцвета двоеверной древнерусской культуры, породившей «Слово о полку Игореве», суздальские белокаменные соборы и ювелирные шедевры-обереги. По рождению и воспитанию он принадлежал к светской, боярско-дружинной, знати. Это в ее среде слагалось бессмертное «Слово», носились золотые и серебряные полуязыческие обереги. Даже князья имели амулеты-змеевики, на которых с одной стороны изображались святые, с другой — древняя змееногая богиня. А жены и дочери князей и бояр участвовали в языческих русалиях. Столь же вольнодумной и двоеверной была среда простых горожан, в которой проповедовал и учил Авраамий — приходской священник, позднее игумен. Не удивительно потому, что нападало на священника-вольнодумца преимущественно духовенство, спасли же его от расправы князь и бояре.

Автор жития многого недоговаривает. Почему начитанного и послушного монаха в монастыре явно не любили и всячески над ним издевались, пока фактически не выгнали? Не за вольнодумство ли? И в чем же состояла приписанная ему «ересь»? Лишь глухо упоминается о чтении «голубиных [глубинных] книг». Притом не говорится, что это были за книги, и само обвинение не опровергается. Но именно такой свободомыслящий священник-интеллектуал из бояр и мог в те времена не только читать священную языческую книгу, но и «перекодировать» ее на христианский вроде бы лад. Этому не противоречит даже затаенное высмеивание в стихе христианских догматов и культа. Ведь вера в Христа и святых как таковая не отвергалась. Почитать же чужих богов наравне со своими двоеверцы и даже язычники грехом не считали, при этом первые вполне искренне полагали себя христианами. Примечательны насмешки над культом мощей и креста, отрицавшимся многими средневековыми ересями. Участие Авраамия в редактировании и «перекодировке» «Голубиной книги» можно лишь предполагать. Но из известных нам культурных деятелей Киевской Руси он, пожалуй, наиболее подходил для такой роли.

Житие и терпение преподобного отца Авраамия, просветившегося в терпении многом и нового во святых града Смоленска