Голубкина

Отношения между ними, вначале нормальные, постепенно начали портиться, возникли отчуждение, даже антипатия. Теперь одного слова, жеста, не говоря уж о поступке, достаточно, чтобы произошел взрыв и все подспудное вылилось наружу. Вероятно, Голубкина стала замечать какую-то скрытую насмешку, иронию. И это могло ее страшно обидеть. Она думала, старалась догадаться о том, что барышни говорят о ней между собой, какие дают ей смешные прозвища…

Дальше жить вместе невозможно. Нужно снять комнату где-нибудь в Латинском квартале, недалеко от академии Коларосси. И она твердо решает сделать это, разъехаться с барышнями в ближайшее время.

Но главная причина нервного кризиса в том, что она недовольна, не удовлетворена своими занятиями: чувствует, что ничего не приобретает, зря тратит время и деньги в Париже. Кроме того, испытывает лишения, которые и не всякий здоровый мужчина может выдержать — с утра до вечера работает, не давая себе передышки, живет впроголодь. К этому прибавились и глубоко личные, интимные переживания, связанные с художником, с которым у нее было несколько встреч, принесших в целом не радость, а душевную боль, разочарование…

Все это, вместе взятое, и привело к депрессии, душевному расстройству. Ей кажется, что все происходящее вокруг делается неспроста. Например, увидит на мостовой ворох соломы, упавшей с проехавшей тележки, и думает, что солому эту положили тут нарочно… А то в своей комнате, окутанной папиросным дымом, подойдет к окну и смотрит на серую стену во дворе. Уныло-серая, ровная стена. И такую тоску нагоняет… Будто это стена тюрьмы. И сама она не в комнате, а в тюрьме. И нет из нее выхода. Какая противная, наверное, шершавая на ощупь стена! Но она притягивает к себе, и Анна снова у окна и, застыв в оцепенении, сжав локти руками, глядит на эту ужасную стену…

Что делать? Что делать с собой? Куда себя деть? Почему перед тобой постоянно эта серая стена? Эх, кабы не стена… Бежать отсюда, от этой стены, сейчас же бежать… Но далеко в Париже не убежишь. Стена эта в любом месте тебя настигнет…

Позже, в Москве, Лев Николаевич Толстой, заговорив с художником Николаем Ульяновым о Голубкиной, скажет: «Я слышал, что она хотела покончить самоубийством в Париже. Как это было?»

И Ульянов сообщит известные ему подробности:

«— Сначала она бросилась в Сену. Ее спасли. Потом — отравилась.

— Чем? — спросит Толстой.

— Серниками…»

Серными спичками… Но все это уже легенда. Верно лишь то, что Анна Голубкина была на грани самоубийства.

В январе 1896 года Виктор Мусатов, часто встречавшийся с Голубкиной и барышнями, знавший о напряженности в их отношениях, послал Анне Семеновне письмо, которое она не успела получить из-за внезапного и поспешного отъезда в Москву. Вот что он писал:

«…Вы жаловались на невозможность Вашего положения среди наших барышень. Вас мучило их к Вам отношение, которого Вы не понимали. Отношение, как Вам казалось, неестественное и невозможное. Вас расстраивала их неискренность и отношение к Вам как к посторонней и их вечные непонятные секреты… Вначале я и Шервашидзе очень удивлялись тому, как Вы, Кругликова и Шевцова могли сойтись вместе и даже жить как сестры. Ваши натуры с такими противоположными взглядами, требованиями и понятиями так непохожи одна на другую. Но это, конечно, не должно разрывать между Вами прежних симпатий. Если Вы теперь и уехали от них и поселились одна, то это очень хорошо. Это должно было рано или поздно случиться. С такими характерами люди вместе не уживаются…»

Мусатов с похвалой отзывается о барышнях: «…Они Вас любят и уважают, может быть, больше, чем Вы их. И все это внимание к Вам было только от их добросердечия и участия».

И в конце письма: «Да, я думаю, что Вы уже освободились от своих каких-либо подозрений к окружающим и способны более спокойно смотреть на все…»

В том, что Голубкина обрела способность «более спокойно смотреть на все», Мусатов ошибался. Она больна, и надежды на то, что нервное расстройство пройдет само собой, нет. Ее нужно спасать. Лечить. Но поместить в одну из парижских клиник нельзя прежде всего потому, что сама не согласится. В Париже не выздоровеет. Рвется домой, в Россию. И Елизавета Сергеевна Кругликова, решительно отринув возникшие сложности в их отношениях, проявив подлинно материнскую заботу, незамедлительно повезла ее в Москву.

ИСЦЕЛЕНИЕ СИБИРЬЮ

С вокзала Кругликова поехала с Голубкиной к себе на квартиру на Малую Никитскую. Анна прожила у нее несколько дней. Она по-прежнему возбуждена, нервно курит, уверяет, что совершенно здорова и непонятно, для чего ее опекают и держат взаперти, хотя уйти не пытается. Видеть никого не желает. Слышно, как она ходит по комнате за закрытыми дверями. В глубокой тишине квартиры раздаются эти шаги да бой часов…

Не раз наведывалась сюда их бывшая соученица Елена Чичагова. Анна не покидала своей комнаты. Но однажды дверь нечаянно открылась, и Чичагова увидела высокую женскую фигуру в трагической позе. Голубкина в темном платье, с лихорадочно блестящими глазами…