Голубой велосипед

Проникавший в комнату через одно из приоткрытых окон сквозняк мягко колыхал тюлевые занавески. Весеннее солнце наполняло жизнью холст Жуй, возвращало яркость выгоревшей синеве обоев.

Леа было нетрудно представить себе мать в этой комнате, такую мягкую и спокойную. О чем мечтала юная Изабелла весенними утрами? Думала ли она о любви, о браке? Стремилась ли она получить от жизни все, обнимать любимого человека, ждала ли она ласки, поцелуев? Нет, невозможно. Она выглядела такой далекой от всего этого.

В глубине квартиры зазвонил телефон. Через несколько секунд в комнату легко постучали.

– Войдите.

Распахнулась дверь – и вошла крупная женщина лет пятидесяти в бледно-серой блузке и безупречно белом закрытом переднике.

– Эстелла, как я рада вас видеть! Как вы?

– Хорошо, мадемуазель Леа.

– Эстелла, что за церемонии! Поцелуйте же меня!

Кухарка и одновременно горничная сестер Монплейне не заставила себя упрашивать. В обе щеки расцеловала она девушку, которую носила на руках, когда та была еще ребенком.

– Бедненькая моя! Какое горе!… Ваш жених…

– Молчите, не хочу, чтобы мне о нем говорили.

– Ну, конечно… Извините меня, моя малышка. Я такая неловкая…

– Нет, нет!

– Ох, совсем забыла… мадемуазель. Мадам д'Аржила просит вас к телефону. Она звонит уже в третий раз.

– Знаю, – раздосадованно процедила Леа. – Телефон, как и раньше, в малой гостиной? – продолжала она, надевая подаренное ей матерью к Рождеству домашнее платье из бархата цвета граната.

– Да, мадемуазель.

Босиком Леа пробежала по длинному коридору и вошла в малую гостиную, излюбленную комнату сестер де Монплейнс.

– Смотри-ка, – заметила Леа. – Они поменяли обои. И правильно сделали. Эти веселее.

Она подошла к консоли, на которой лежала снятая трубка.

– Алло, Камилла?

– Леа, ты?

– Да, извини, что заставила тебя ждать.

– Неважно, дорогая. Я так счастлива, что ты в Париже. Прекрасная погода. Ты не хочешь прогуляться после обеда?

– Если тебе удобно.

– Я заеду за тобой в два часа. Тебя устроит?

– Очень хорошо.

– До скорой встречи. Если бы ты знала, как я рада, что снова тебя увижу.

Ничего не ответив, Леа повесила трубку.

Сидя на скамейке в саду Тюильри, две молодые женщины в трауре наслаждались возвращением солнечной погоды после зимы, на долгие недели укрывшей Францию толстым слоем снега. Весна наконец-то наступила, и все говорило об этом: мягкость воздуха, чуть более яркий свет, окрасивший розовым цветом здания на улице Риволи и фасад Лувра, садовники, рассаживавшие на клумбах первые тюльпаны, взгляды прохожих на ножки двух сидевших женщин, некая томность движений, более громкие, чем обычно, возгласы гоняющихся друг за другом по саду детей и прежде всего тот особый неуловимый аромат, что весной появляется в воздухе Парижа и тревожит даже самые здравые умы.

Как и Леа, Камилла отдалась чувству блаженства, стиравшему с души и порожденное смертью брата горе, и боязнь, что война, вдруг разгоревшись, унесет и ее мужа. Оказавшийся около ноги мяч оторвал ее от этих раздумий.

– Простите, мадам.

Камилла улыбнулась стоявшему перед ней светловолосому мальчугану и, подобрав мячик, протянула ему.

– Спасибо, мадам.

С нахлынувшей на нее нежностью Камилла вздохнула:

– Как он очарователен! Посмотри, Леа, у него волосы такого же цвета, что и у Лорана.

– Не нахожу, – сухо ответила та.

– Как бы мне хотелось иметь такого же ребенка!

– Что за вздорная мысль заводить детей сейчас. Надо совсем голову потерять!

Резкие нотки в ее голосе заставили Камиллу подумать, что она больно задела приятельницу, вспомнив о счастье быть матерью в то время, как Леа только что потеряла жениха…

– Прости меня, я такая эгоистка. Можно подумать, что я совершенно забыла о бедняге Клоде, тогда как… тогда как мне его страшно недостает, – произнесла она, разражаясь рыданиями и опустив голову на ладони.

Две женщины замедлили шаг и сочувственно посмотрели на сотрясавшуюся от рыданий тоненькую фигурку. Их взгляды окончательно вывели Леа из себя.

– Прекрати устраивать сцену.

Камилла взяла протянутый подругой платок.

– Извини. Я лишена и твоего мужества, и твоего достоинства.

Леa с трудом сдержала себя, чтобы не сказать, что дело не в мужестве и не в достоинстве. К чему превращать в своего врага жену того, кого она любит и кого встретит уже сегодня вечером, ибо Камилла пригласила ее с ними поужинать.

– Вставай, пойдем. Не хочешь выпить чаю? Может, знаешь местечко неподалеку?

– Прекрасная мысль. Что если мы зайдем в "Ритц"? Это совсем рядом.

– Согласна на "Ритц".

Выйдя из Тюильри, они направились в сторону Вандомской площади.

– Не могли бы вы быть внимательнее? – воскликнула Леа.

Выбегавший из прославленной гостиницы мужчина сбил бы ее с ног, если бы в последнее мгновение ее не удержали две сильные руки.

– Извините меня, мадам. Но… разве это не обворожительная Леа Дельмас? Моя дорогая, несмотря на переодевание, я никогда вас ни с кем не спутаю. У меня сохранились о вас неизгладимые воспоминания.

– Может, вы меня освободите? Вы мне делаете больно.

– Простите эту невольную грубость, – улыбаясь, сказал он.

Сняв шляпу, Франсуа Тавернье склонился перед Камиллой.