Голубой велосипед

– Красавица ты моя, не расстраивайся. Я старая болтливая дура, плачу не переставая. Не обращай внимания. Это из-за грозы ломит мои кости, и я все вижу в черном цвете. Ну, взгляни на меня. Что же происходит с этим ребенком? Ведь не скажешь: вот девушка, которая вскоре замуж выходит. Представляю, какое лицо состроил бы твой жених, если бы увидел тебя такой, с глазами и носом красными, как у белого кролика. Ты помнишь белых кроликов? Чего только ни приходилось выдумывать, когда наступало время их забивать. Ты никак не хотела с этим мириться. Расставив руки, становилась перед клетками, крича: ”Только не их; это же принцессы, превращенные в кроликов злыми феями!" Твоему отцу и мне приходилось пускаться на разные хитрости, чтобы до них добраться. Ждали, пока не наступит ночь, и в клетки клали столько лент, сколько там было зверушек, чтобы на следующий день ты поверила, будто кролики снова превратились в принцесс и, уходя, забыли свои ленты…

Воспоминание об этой сказке из детства вызвало улыбку на губах Леа.

– Какой же я была глупышкой, верила в волшебные сказки!

– А теперь не веришь? Напрасно. Кто сделал тебя такой красивой? Конечно, существует Боженька, но и без волшебства не обошлось.

Леа смеялась.

– Перестань, Дони. Я больше не ребенок.

– Для меня ты всегда останешься моей малюткой, дитятей, которого у меня самой не было, – сказала она, заставив Леа встать и крепко прижав к груди.

Обе женщины долго не произносили ни слова. Сидони первой прервала молчание. Вынув из кармана фартука платок в клетку, она шумно высморкалась и вытерла глаза.

– Ладно, нехорошо распускать нюни. Скажи матери, пусть не беспокоится. Мне ничего не нужно. Поблагодари мадемуазель Руфь за вчерашнее посещение… Где же была моя голова? Ты не можешь уйти, не выпив стаканчик черносмородиновой наливки.

– Спасибо, Сидони. Не беспокойся из-за меня.

– Не спорь! Не спорь!

7

– Лоран д'Аржила, согласны ли вы взять в жены присутствующую здесь Камиллу д'Аржила?

– Да.

Это "да", произнесенное твердым голосом, пронеслось под готическими сводами и поразило Леа прямо в сердце. Она ощутила, как деревенеет тело, стынет кровь в жилах, останавливается сердце и ее охватывает смертельный холод.

Краски витражей, освещенных праздничным солнцем, закружились, как в калейдоскопе, окрасив в цвета радуги алтарь, где служил священник, образовав нимб вокруг одетой в кремовое Камиллы и превратив в костюм арлекина мундир Лорана. "Как у моей старой куклы Жана", – мелькнула у Леа мысль. Отдельные части волшебной игрушки постепенно заполняли всю церковь, а собравшиеся будто растворялись. Очень скоро из этой движущейся пестрой массы выделилась лишь одна холодная серая статуя. Леа испытала огромное облегчение, обнаружив, что, закрыв глаза, оказывается единственной владычицей этих красок. Гул отбросил красные цвета, будто струей крови, к возникшим на мгновение сводам; звук повыше рассеял синие краски, в то время как зеленые развернулись темным ковром, на который лепестками упали желтые, розовые и фиолетовые пятна. Затем, по мере того, как шум, словно по мановению палочки, невидимого дирижера, все больше нарастал, краски сгрудились в чудовищные образы, а их пугающую – уродливость подчеркивала жирная черная линия, которой они были обведены. Вдруг перед Леа выросла еще более страшная сатанинская фигура. Охвативший ее ужас был так силен, что она вскрикнула.

Откуда тянуло этим невыносимым жаром? Кто отогнал чудовищ? Куда исчезли яркие танцующие краски? Почему все выглядело таким мрачным? А эта разрывавшая сердце и стучавшая в висках музыка?…

– Мадемуазель, не угодно ли вам собрать пожертвования?

Чего добивался от нее этот колосс в красном? Зачем обращался к ней этот человек в смешном костюме, в шляпе с пером? Что невыносимо сдавливало ей руку?

– Леа…

– Мадемуазель…

Она повернулась налево и различила, как в тумане, лицо жениха. Пожатие? Его ладони? Она резко высвободилась. По какому праву осмелился он к ней прикоснуться? А что это за тип в красном протягивал ей обтянутую белым шелком корзиночку? Чтобы она собирала пожертвования?… А что дальше? Неужели он не понимал, как ей непереносима сама мысль о том, что придется ряд за рядом обойти всех присутствовавших, одной рукой поддерживая платье из светло-розовой кисеи, а в другой держа корзиночку?

Привратник настаивал:

– Мадемуазель, не угодно ли вам собрать пожертвования?

– Нет, спасибо, – ответила она сухо.

Тот удивленно на нее посмотрел. Обычно молоденькие девушки любили собирать пожертвования, потому что у них появлялась возможность похвастаться своим нарядом… Он огорченно повернулся к Франсуазе, которая торопливо согласилась. Ее улыбка была торжествующей…

Наконец служба закончилась. Перед алтарем, заваленным грудами белых цветов, молодожены выслушали поздравления родных и друзей.

Когда подошла очередь Леа, которую только гордость удерживала на ногах, похорошевшая, чуть раскрасневшаяся Камилла протянула к ней руки и прижала к груди.

– Моя Леа, скоро наступит твой черед. Будь так же счастлива, как я сейчас.