Гончар из Модиина

До сегодняшнего вечера, по негласному соглашению, Апеллес никогда не позволял солдатам заходить во двор священнослужителя. Они, как правило, оставались за воротами и усаживались в тени, огромной старой смоковницы.

По распоряжению отца Ионатан выносил им большой каравай пшеничного хлеба, который солдаты называли артос, вино, выкладывал на плоские глиняные тарелки козий сыр, фрукты.

Солдаты сразу же набрасывались на пищу, рвали друг у друга артос и тут же жадно запихивали в рот.

Ионатан с любопытством наблюдал за ними. Они сидели вместе, но было видно, что между ними нет ничего общего, да и выглядели они совсем по-разному – от светлых, как созревшие ячменные колосья, фессалийцев, до черных, подобно сгоревшему дереву, нубийцев. Были здесь и сирийцы с желтовато-серыми, злыми лицами и даже несколько парфян, жавшихся, как заблудшие овцы.

Меж тем солдаты опорожняли кувшин с вином и с надеждой протягивали его Ионатану. Не говоря ни слова, Ионатан брал кувшин, шел в дом и возвращался с сосудом в два раза большим, и это, как правило, вызывало у солдат возгласы одобрения и радостное возбуждение. Ионатану же было приятно сознавать, что, давая голодным еду, он делает доброе дело.

Однако все это было раньше.

Сегодня Апеллес не оставил солдат за воротами, что встревожило Ионатана. Апеллес ввел их во двор. Многие из солдат были незнакомы Ионатану.

Они стояли строем. Лица их были мрачны. Небольшие круглые щиты, надетые на левую руку, тускло отсвечивали. Правая рука лежала на рукоятке меча, находившегося в ножнах.

Завершив молитву, Матитьягу старательно сложил таллит, спрятал в сумку. И лишь теперь вопрошающе посмотрел на Апеллеса. И тот громогласно заявил:

– Коэн Матитьягу! Пришло время определиться с кем ты и твое селение, с великим царем Антиохом или с бунтовщиками хасидеями? – сделал многозначительную паузу и также громко продолжил. – Прошу лично тебя, собственноручно принести жертвенное животное всемогущим богам Эллады!

Ответа со стороны Матитьягу не последовало. Он нахмурившись, молчал.

– Зная твое законопослушание, – с явной иронией продолжал Апеллес, – иду тебе на уступку и разрешаю принести жертву не в синагоге, незаконно возведенный в глухом ущелье Аялона, – так он на греческий манер назвал бейт-кнессет, – но здесь, в твоём благословенном дворе!

– К тому же, – и он зловеще оглянул заполнявших двор людей, – здесь находится куда больше мужчин, чем разрешается и необходимо для миньяна. И жертвенник ничуть не уступает храмовому! – позволил себе еще одну шутку Апеллес.

– Довольно ему сохнуть без благородной жертвенной крови! И еще, – подчеркнул Апеллес, – по такому случаю, разрешаю зажечь яркие факелы, чтобы все хорошо разглядели, как коэн Матитьягу свершает цареугодное жертвоприношение.

– Аристей! – окликнул он одного из солдат. И тот торопливо положил перед Апеллесом мешок, в котором что-то шевелилось. В тот же миг раздался отчаянный визг свиньи. Апеллес присел и нежно погладил мешок.

– Вот и жертвенное животное, – с искренней радостью сказал он, – личный подарок царя! Столь высокой чести удостаиваются немногие! Не теряй же времени, Матитьягу! – И Апеллес покосился в темноту двора.