Гонитель

Острая боль поразила молнией: острие внушительного охотничьего ножа с удобной на вид деревянной рукоятью вонзилось в грудь, и лысик принялся выводить узоры на моем не очень мужественном торсе. Я крепче сжал кулаки и решил, что буду молча и брутально переносить боль, – прямо как на приеме у стоматолога. Тем более ничего умнее я не придумал. Дабы не сорваться на крик, принялся вертеть головой из стороны в сторону, выискивая хоть какую-то деталь окружения, на которую можно было бы отвлечься.

От жертвенного стола, между прочим, был виден выход из коровника – там, в освещении холодных уличных фонарей, стояли и курили два амбала-охранника. Голубоглазого блондина рядом с ними не было.

Повернул голову в другую сторону – увидел лишь покрытую мелкими трещинами и щербинками столешницу. При одном особо замысловатом изгибе лезвия боль чуть не вынудила меня закричать, отчего я судорожно дернул руками, но лишь усугубил ситуацию: острые края скоб впились в запястья, образовав кровоточащие ранки. И послышался подозрительный треск.

Мучитель прервался, удовлетворенно осмотрел картину, небрежно кинул нож на стол и приложил ладонь к центру моей груди, чуть слышно что-то бормоча. А я снова отвернулся, не желая лицезреть одухотворенный образ бритоголового. Кроме того, очень хотелось проверить, что же треснуло там, в районе кисти правой руки.

И тут случилось сразу несколько сюрпризов. Первый – на лице громилы впервые проблеснула эмоция. Недоумение и, пожалуй, злость. Впрочем, если принимать ледяной блеск глаз за злость, – этот тип был таким всегда. Второй сюрприз заключался в том, что после торжественного прикладывания руки к моей груди не произошло ровным счетом ничего. Это был явно не тот результат, на который рассчитывал палач. И третий, самый главный, – я рассмотрел-таки источник треска. Саморезы, крепившие одну из оков к столу, вылетели из столешницы. Толстячок и люди, бившиеся в конвульсиях до меня, видимо, успешно разболтали конструкцию до такой степени, что даже моих жалких потуг хватило, чтобы довершить начатое предшественниками.

Охранник перевел недоуменный взгляд от своей руки к вырванному креплению, но я, поддавшись какому-то наитию, действовал не опережение и без всяких раздумий – схватив свободной рукой нож, вогнал его почти в центр груди мучителя, лишь в последний момент предплечье дернулось вправо. Запоздало подумал, что лезвие упрется в ребра и я тут же буду обезврежен, но нож вошел в плоть как в масло. Я ощутил явственный ужас, но не от того, что только что убил человека, а совсем наоборот: осознал, с каким спокойствием у меня это вышло. Вокруг бритого заклубился плотный пепельного цвета дым, окутал всё его тело и вихрем устремился в торчавший из груди нож. Плотный, густой поток невесть чего, смахивавшего на расплавленный гудрон, проходил через рукоять в ладонь и устремлялся дальше, создавая на моем теле десятки жгутов черных узоров, разраставшихся по коже, как трещины на льду. Казалось, рука объята пламенем, – она прямо-таки дымилась – а вслед за расползающимися узорами агония охватывала всё тело. Из груди вырвался чужой и дикий крик боли, спина выгнулась, глаза застила красная пелена. И, по давно заведенной традиции, я потерял сознание.

Но лишь на мгновение. Обнаружил себя на холодном полу в незнакомом помещении. Для разнообразия хотелось бы хоть раз очнуться на водяном матрасе с бокалом шампанского или кружкой какао в руках, но, видимо, не судьба.

Сдавленные крики, полумрак, танцующие тени от факелов на каменных стенах. То ли средневековое подземелье, то ли новомодный клуб для людей с особыми пристрастиями.

Не без труда поднялся на ноги и осмотрелся – впереди виднелся длинный коридор и многочисленные двери с зарешеченными окнами. Позади – тупик. Что ж, выбирать не приходится…

Осторожно заглядывал в каждую дверь и везде видел похожую картину: сгорбленные исхудавшие люди в грязных хламидах, забившиеся в углы тесных камер, раскачивающиеся из стороны в сторону или тихо напевающие что-то себе под нос. В голове всплыл образ университетского коридора во время сессии.

Чем дальше я продвигался, тем оживленней становилась атмосфера – стоны слышались громче, крики отчетливее, некоторые даже вполне разборчиво просили помощи: иссушенными пальцами вцепившись в решетки окон, узники провожали меня умоляющими взглядами. «Помоги!», «Отвори дверь, прошу…», «Не проходи мимо, пожалуйста…» – то и дело доносилось до слуха. Но мама в детстве учила – разговаривать с незнакомцами нельзя. Кроме того, я чувствовал, что надо идти вперед. Моя цель – где-то там, за поворотом мрачного подземелья.

Вскоре я убедился в этом, услышав оглушительный грохот, – словно массивным тараном выбивали ворота. Я, конечно, никогда не бывал при осаде замка, но уверен, что звук был бы именно такой.